Элис Манро - Давно хотела тебе сказать (сборник)

– А! – произнесла Жанет, вложив в это слово одновременно и одобрение, и легкое презрение.

Блэр Кинг скорее всего этого не заметил, он продолжал говорить про свою жену. Что же такое на уме у Жанет? Это что, флирт, вот так он теперь выглядит? Несмотря на внешнюю разговорчивость и оживление, Жанет в душе явно сохраняла полный покой, без тени игривости или запальчивости, почти с отрешенностью.

От врачей они перешли к странам, где тебя запросто могут обчистить до нитки, и о других, где незапертую и набитую всяким добром машину можно на несколько дней просто бросить на улице.

– В Северной Африке у меня украли абсолютно все, – сказала Жанет. – Абсолютно все, хотя я и заперла автодом. Я тогда была одна, наш дуэт распался, а тут еще это…

Выходит, все-таки это был мужчина , подумала Дороти, но тут же поправила себя: хотя могла быть и женщина … Иногда ей случалось пожалеть о том, что она много читает и следит за событиями в мире.

– Дело было в Марракеше, – продолжала Жанет. – У меня украли все, абсолютно все – марокканские платья, ткани, которые я накупила в подарок, украшения – ну, понятное дело, еще и фотоаппарат, и все, что я привезла с собой. Я сидела в машине и плакала. И тут двое юношей-арабов – ну, скорее не юношей, а молодых мужчин, просто они были очень худощавы, и поначалу мне показалось, что они моложе, чем есть, – подошли ко мне, увидели, что я плачу, остановились, заговорили. Один довольно неплохо говорил по-английски. Поначалу я вообще отказывалась вступать в разговор, я тогда ненавидела всех арабов, всех марокканцев, мне казалось, они лично виноваты в том, что меня ограбили. Я даже не стала им говорить, что произошло, но они все не отставали – вернее, не отставал тот, который вел разговор, – и в конце концов я довольно грубо объяснила, что к чему, а они посоветовали мне пойти в полицию. Ха, сказала я, да полиция небось стояла и смотрела, как меня грабят. Но они меня все-таки убедили. Сели ко мне в кабину, стали показывать дорогу. Мне, вообще-то, пришло в голову, что мы, наверно, едем ни в какую не в полицию, а я веду себя как полная дура, но в тот момент мне было наплевать. И знаете что? Я прониклась некоторым доверием к говорившему, потому что у него были голубые глаза. Дремучий предрассудок – у нацистов тоже были голубые глаза. Но эти его глаза меня немного успокоили, и я пошла за этими двумя молодыми людьми, когда мы вылезли из машины и зашагали по путаным извилистым вонючим улочкам арабского квартала, а к тому моменту, когда я окончательно уверилась, что идем мы совсем не в полицию, я бы уже все равно не сумела отыскать дорогу обратно. Вы ведь не в полицию меня ведете, сказала я, и они не стали отпираться. Не сразу, пояснил голубоглазый. Сначала я отведу вас к себе, познакомлю с матерью!

– Весьма учтивый жест. Если говорить в общем смысле, – одобрительно произнесла Виола.

Блэр Кинг только рассмеялся.

– Да, знаю. Познакомлю с матерью. И еще с сестрой, сказал он. В конце концов мы добрались до какого-то дома, вернее, до двери – больше я ничего не увидела, потому что вы же сами знаете, как там все стены жмутся одна к другой. Мы оказались в какой-то голой комнатенке – только кушетка и лампочка без абажура. Подождите минутку, сказал он и вышел в другую дверь. А друг его остался. Друг мне совсем не нравился. Лицо у него было угрюмое. Он все время молчал. Я села на кушетку, прошло довольно много времени, первый наконец вернулся и сказал, что очень извиняется, но мать и сестра уже легли спать. Потом он сказал, что пойдет купит какой-нибудь еды. Я спросила, не может ли он проводить меня обратно, он сказал – попозже. В общем, он оставил меня наедине со своим другом, и едва он вышел, начали происходить самые невероятные вещи. Друг подошел ближе, сел на кушетку, стал гладить мне руки, плечи, попытался заговорить. Я старалась сохранять спокойствие и стала задавать ему… ну, охлаждающие вопросы, сама же дергалась все сильнее. Теперь я уже не сомневалась, что они все это подстроили. Я правда страшно разнервничалась. Он, можно сказать, ползал по мне на этой кушетке, пришлось встать, и тут он отбросил все церемонии и прижал меня к стене, вытащил нож…

– Ах! – вскричала Виола. – Да зачем же ты поехала в такую страну?

– Приставил мне нож к горлу и потребовал… ну, к этому моменту он уже выражал свои намерения совершенно однозначно, а я все твердила нет, нет – и отказывалась на что бы то ни было смотреть.

– А он все держал нож у вашего горла, – проговорил Блэр Кинг, как будто речь шла о чем-то забавном.

– Ну, я как-то сразу поняла, что он это не всерьез. Почувствовала, что ли. Это была такая игра. А потом вернулся голубоглазый. Он действительно ходил за едой; принес сыр и все такое и очень рассердился – или сделал вид, что рассердился, – когда увидел, что происходит. Второй, разумеется, нож сразу убрал. Голубоглазый очень витиевато извинился передо мной, а потом мы сели и стали есть. Совершенно невероятное положение. А потом голубоглазый сказал, что проводит меня обратно. И действительно проводил. Вел себя очень галантно. На обратном пути предложил мне стать его женой.

На этих словах голос Жанет пресекся от смущения – чего до сих пор ни разу не происходило.

– Он, похоже, рассчитывал, что я увезу его за границу. А может, так арабы проявляют особую галантность. До самого моего отъезда он каждый день приходил к гостинице и повторял свое предложение. И разумеется, твердил, что любит меня.

«Интересно, о чем она умалчивает?» – подумала Дороти. У нее был богатый опыт по части выслушивания детей, которые о чем-то умалчивают. Возможно, Жанет переспала с голубоглазым арабом, когда он отвез ее обратно в гостиницу. Или переспала с обоими в том арабском доме. А может, все еще серьезнее. Возможно, она его полюбила. Если не выдумала всю эту историю.

– Думаю, – проговорила Жанет извиняющимся тоном, – думаю, что я в него слегка влюбилась. В таких странах с чувствами происходят непредсказуемые вещи. Особенно когда ты одна.

– Самые непредсказуемые вещи, – подтвердил Блэр Кинг.

– Ну и разумеется, совершенно невозможно понять, как они на самом деле к тебе относятся. Невозможно.

Они с Блэром Кингом вдвоем почти осушили бутылку джина.

Дороти собиралась ложиться спать. Она была взбудоражена и совсем не чувствовала усталости, хотя час для нее был уже поздний. Если на меня так действует спиртное, лучше к нему не привыкать, подумала она. Послушала, как Виола зашла в уборную, потом вернулась к себе, закрыла дверь. Услышала, как у Виолы щелкнул выключатель. Тоже погасила свет. Жанет спала на первом этаже. В доме ни звука.

Дороти сидела в постели в длинной ночной рубашке, волосы, которые днем она собирала в узел, лежали по плечам жесткой седой гривой, все еще довольно густой. Через некоторое время она начала различать в зеркале свое морщинистое лицо. Взошла луна. Вид у Дороти был как у какой-то страшилки для детей, как у старой колдуньи с севера. Это зрелище подвигло ее на то, чтобы спуститься вниз за стаканом молока или чашкой чая – дабы восстановить душевное равновесие.