Амели Нотомб - Кодекс принца. Антихриста (сборник)

Слово «свидетель» повергло меня в раздумье. Свидетелей-то у меня и не имелось. Мой собеседник вчера толковал о смерти на званом ужине, но это не мой случай. Со мной не было никого, кто мог бы подтвердить, что я ни при чем. Я выходил идеальным виновным.

Думать дальше в этом направлении не хотелось. Тем более стоило позвонить: надо отмыться от этой абсурдной боязни, которой любитель парадоксов ухитрился меня заразить. Я снова протянул руку к телефону.

Кто на моей памяти делал это в последний раз? Покойник. Эта мысль не внушила мне суеверного страха, зато напомнила, что гость успел набрать номер и трубку сняли. Если я сейчас позвоню куда бы то ни было, то навсегда лишусь единственной возможности, нажав кнопку повтора, узнать, кому же он перед смертью звонил.

Ну это не бином Ньютона: наверняка своему автомеханику. Однако номер он набрал по памяти – кто же держит в голове координаты автомастерской? Впрочем, все может быть, хоть это и определенно не мой случай.

Я вновь припомнил все по порядку: мне показалось, что «алло» в трубке произнес женский голос. Женщина в автомастерской? Я тотчас попенял себе за мужской шовинизм. Ну да, женщина-автомеханик, что такого?

Вполне вероятно также, что он звонил жене, чтобы узнать телефон автомастерской. В таком случае мне достаточно нажать кнопку, чтобы сообщить некой даме, что она стала вдовой. Эта роль меня испугала. Увольте, я не возьму на себя такую ответственность.

А потом меня разобрало любопытство. Имею ли я право заглянуть в документы незнакомца? В первый момент это показалось мне некорректным. Но, возразил я сам себе, поведение моего визитера тоже корректностью не отличалось: вот так взять и умереть, ввалившись ко мне, тем самым поставив меня в затруднительное положение, – меня, без колебаний открывшего ему дверь. Отбросив сомнения, я нагнулся и вытащил из нагрудного кармана бумажник.

Из паспорта я узнал его имя: Олаф Сильдур, швед. Корпулентный брюнет, он не соответствовал моему представлению о скандинавах, а по-французски говорил без тени акцента. Родился в Стокгольме в 1967-м – в том же году, что и я. Он выглядел старше, наверно, из-за своей упитанности. Графу «род занятий» я прочесть не смог, она была заполнена по-шведски. На фотографии бедняга выглядел так же глупо, как и сейчас в посмертном изумлении: от себя не убежишь.

В графе «место жительства» был указан Стокгольм. Должно быть, во Франции он проживал временно. Мне это мало помогло – а, собственно, в чем? В бумажнике была также тысяча евро купюрами по пятьдесят. Куда, черт возьми, направлялся этот тип с такой суммой наличными в субботу утром? Банкноты были новенькие.

Уж коли на то пошло, я обшарил и карманы его брюк. Связка ключей, в том числе ключи от машины. Несколько презервативов – эта находка заставила меня призадуматься.

Мне захотелось взглянуть на его машину. Я вышел, захватив ключи. На улице было припарковано несколько автомобилей, но «ягуар» я видел здесь впервые. Я наудачу вставил ключ в замок – бинго. Сев на место водителя, я открыл бардачок; в документах на машину значилось, что Олаф Сильдур проживал в Версале. Больше ничего достойного внимания я не нашел и вернулся домой, где покойник встретил меня без помпы.

– Что же мне с тобой делать, Олаф?

Он не ответил.

Голос долга вновь призвал меня позвонить в полицию или в «скорую». И тут я понял окончательно и бесповоротно, что не смогу этого сделать. Во-первых, потому что я больше не чувствовал себя совсем уж ни в чем не виноватым. Я сидел в его машине – это будет легко доказать. Как мне оправдать свое любопытство? Я рылся в его бумажнике – только ли ради того, чтобы взглянуть на документы? Демон бестактности овладел мною не на шутку.

Это было тем более постыдно, что Олаф не мог защититься. Но в голове у меня уже зазвучали подленькие доводы незнакомого мерзавца, который живет в каждом из нас: «Брось, этому викингу еще повезло. Ты его не раздел и даже пока не обокрал». От этого «пока» мне стало гадко.

Неужели присутствие мертвеца внушало мне столь гнусные мысли? Видеть трупы мне случалось и раньше, но я впервые оказался, если можно так выразиться, тет-а-тет с покойником. И впервые я один знал о его смерти.

Отчасти поэтому я не мог решиться позвонить: труп принадлежал мне. Единственным подлинным открытием, которое я сделал в жизни, была кончина этого типа. Я знал о нем то, что было неведомо больше никому, в том числе и самому покойнику: даже если предположить, что в какой-то момент бедолага понял, что с ним случилось, теперь он уже не знал ничего.

Поделиться такой находкой? Мне этого, честно говоря, уже не хотелось. Я совладал со страхом, который внушал мне мертвец поначалу, и его общество мне все больше нравилось теперь, когда он перестал быть незнакомцем.

Я вспомнил слова вчерашнего гостя: после двадцати пяти любая встреча – повторение пройденного. Неправда: мне, в мои почти тридцать девять, Олаф Сильдур не напоминал никакого другого человека. Я, пожалуй, слишком поспешно счел его поведение неприличным. Никогда не следует держаться за a priori. Его изумленное лицо стало мне симпатично, сам факт его вторжения и дальнейший конфуз растрогали.

Внутренний голос, ехидно усмехнувшись, сообщил мне, что рано или поздно проживание под одной крышей со скандинавом утратит свою прелесть: он начнет попахивать, потом вонять, раздуется – и это будет только начало. Жаркий июль ускорит события. Передо мной, как в детективных романах, встал вопрос вопросов: что делать с телом?

Мой мозг работал в точности как у виновного. В пиковой ситуации он стал на диво изобретательным. Метафизика подсказывала мне, что, за исключением одной мелочи – я пока жив, – разница между мной и Олафом невелика. В свой час я встречусь с ним на том свете, хлопну по плечу и назову знатным шутником: «Экий номер ты со мной выкинул!» Кроме мифологической реки, ничто по большому счету нас не разделяло.

Эти праздные мысли вдруг обернулись реальностью, да какой: если я возьму документы покойного и оставлю его на какое-то время здесь, его труп вполне сойдет за мой. Он европеец, как я уже сказал, моего возраста, брюнет. Я заглянул в паспорт: даже рост как у меня, метр восемьдесят один. Весил он, правда, больше, чем я, килограммов на пятнадцать, но если его найдут в виде скелета, этого никто не заметит: Олаф похудеет, как всякий мертвец после пира червей. А при моем образе жизни, надо думать, мою кончину обнаружат очень нескоро.

Я тряхнул головой, отгоняя эту безумную идею. Есть у меня тайная патология: гипотезу, пришедшую в голову в порядке бреда, я, вместо того чтобы посмеяться, рассматриваю со всей серьезностью. Мой мозг как будто не делает разницы между возможным и желаемым. Возможным – это, пожалуй, еще мягко сказано.