Амели Нотомб - Антихриста

– Ничего!

Я почувствовала дурацкую гордость.

– А где твои родители? – спросила она.

– На работе.

– Они у тебя кто?

– Учителя в коллеже. Папа преподает греческий и латынь, мама – биологию.

– А-а, ясно!

Я хотела спросить, что именно ей ясно, но не решилась.

Дома у нас не слишком роскошно, но красиво и приятно.

– Покажи мне свою комнату!

Ужасно волнуясь, я провела ее в свою берлогу. Ничего интересного в ней не было.

– Так себе комнатка. – Христа презрительно скривилась.

– Тут очень уютно, вот посмотришь, – как бы оправдываясь, сказала я.

Она улеглась на мою кровать, предоставив мне раскладушку. Конечно, я и так собиралась уступить кровать ей, но предпочла бы, чтобы предложение исходило от меня. Однако я постаралась отбросить эти мелочные мысли.

– Ты всегда здесь спала?

– Да. Я тут живу с рождения.

– А братья и сестры у тебя есть?

– Нет. А у тебя?

– У меня два брата и две сестры. Я самая младшая. Покажи мне свой гардероб.

– Что-что?

– Открой шкаф!

Сбитая с толку, я повиновалась. Христа соскочила с кровати и подошла к платяному шкафу.

Осмотрев все, что там висело, она сказала:

– У тебя тут только одна приличная вещица.

Она вытащила мой единственный красивый наряд – облегающее китайское платье – и быстро стянула с себя майку, джинсы и туфли. Я смотрела на нее, онемев от изумления.

– Платьице в обтяжку, – сказала Христа, присмотревшись. – Сниму, пожалуй, и трусики.

Миг – и она очутилась передо мной в чем мать родила. Надела платье и посмотрелась в большое зеркало. Ей очень шло. Налюбовавшись на себя, она сказала:

– Интересно, как оно сидит на тебе.

Этого-то я и боялась. Она сняла платье и бросила его мне:

– Надень!

Я пришибленно молчала, но не шевелилась.

– Надень, говорю!

И снова я не выжала из себя ни звука.

Христа весело прищурилась, будто до нее дошло наконец, в чем дело.

– Тебе неудобно, что я голая?

Я отрицательно мотнула головой.

– Тогда почему ты сама не раздеваешься? Давай!

Я снова помотала головой.

– Давай-давай! Так надо!

Кому надо?

– Что за дурь?! Раздевайся!

– Нет.

Это «нет» стоило мне большого труда.

– Я-то разделась!

– Я не обязана делать, как ты.

– «Не обязана делать, как ты!» – передразнила она противным голосом.

Я что, так разговариваю?

– Ну, Бланш! Мы же обе девчонки!

Тишина.

– Смотри, я голая – и ничего! Мне плевать!

– Это твои проблемы.

– Проблемы у тебя, а не у меня! Ты зануда!

Она засмеялась и изо всех сил пихнула меня. Я полетела на раскладушку и сжалась в комок. Христа стащила с меня кроссовки, проворно расстегнула на мне джинсы, потянула их вниз, прихватив и трусы. К счастью, на мне была длинная, почти до колен, майка.

Я заорала.

Она остановилась и удивленно уставилась на меня:

– Ты что, ненормальная?

Меня трясло.

– Не трогай меня!

– Ладно. Тогда раздевайся сама.

– Не могу.

– Тогда я тебе помогу! – пригрозила она.

– Зачем ты меня мучаешь?

– Дуреха! Никто тебя не мучает! Подумаешь, перед девчонкой!

– Зачем тебе надо, чтобы я разделась?

Ответ был самый неожиданный:

– Чтобы мы были в равном положении!

Как будто я могла с ней равняться! Я не нашлась что возразить, и она торжествующе изрекла:

– Видишь, значит, ты должна!

Я поняла, что мне не отвертеться, и сдалась. Взялась за низ майки, но поднять ее у меня никак не получалось.

– Нет, не могу.

– Ну я подожду, – сказала Христа, насмешливо глядя на меня.

Мне было шестнадцать лет. У меня не было ничего: ни материального, ни духовного богатства. Ни любви, ни дружбы, ни опыта. Не было интересных идей, а была ли душа, я сильно сомневалась. Единственное, что мне принадлежало, – это мое тело.

В шесть лет раздеться ничего не стоит. В двадцать шесть – это давно привычное дело.

В шестнадцать же – страшное насилие.

«Зачем тебе это надо, Христа? Знаешь, что это для меня значит? А если б знала, то стала бы заставлять? Или потому и заставляешь, что знаешь?

И почему я тебя слушаюсь?»

За шестнадцать лет в моем теле накопился груз одиночества, ненависти к себе, невыговоренных страхов, неудовлетворенных желаний, напрасных страданий, подавленной злости и неистраченной энергии.

Бывает красота силы, красота грации и красота гармонии. В некоторых телах удачно сочетаются все три ее вида. В моем же не было ни на грош ни одного. Оно было ущербно от природы, напрочь лишено и силы, и грации, и гармонии. Похоже на голодный вопль.

Зато к этому вечно спрятанному от солнечного света телу подходило мое имя: Бланш [2], бледная немочь, бледная и холодная, как холодное оружие – плохо отточенный и обращенный внутрь клинок.

– Ты будешь тянуть резину до завтра? – спросила Христа. Она валялась на моей кровати и, кажется, упивалась моими терзаниями.

Тогда, чтобы покончить с этим разом, я резко, точно выдергивая чеку из гранаты, сорвала с себя майку и бросила на пол – ни дать ни взять Верцингеториг, швыряющий свой щит к ногам Цезаря.

Все во мне кричало от ужаса. Я потеряла даже ту малость, которой обладала: моя жалкая нагота перестала быть моим интимным достоянием. Это была жертва в полном смысле слова. Но хуже всего, что она оказалась напрасной.

Христа разок кивнула – и только. Окинула меня с ног до головы беглым взглядом и, видимо, не нашла ничего интересного. Лишь одна деталь привлекла ее внимание:

– Да у тебя есть сиськи!

Мне хотелось умереть. Пряча слезы ярости, которые сделали бы меня еще смешнее, я огрызнулась:

– А ты как думала?

– Цени свое счастье. В одежде ты плоская, как доска.

После такого ободряющего замечания я нагнулась за майкой, но Христа меня остановила:

– Нет! Я хочу посмотреть, как тебе идет китайское платьице.

Она протянула платье мне, и я его надела.

– На мне сидит лучше, – заключила Христа.

Мне вдруг показалось, что платье не прикрывает, а усиливает мою наготу. И я поскорее сняла его.

Христа спрыгнула с кровати и стала рядом со мной перед большим зеркалом.

– Смотри! Какие мы разные! – воскликнула она.

– Ладно, хватит!

Я была как в камере пыток.

– Не отворачивайся, – велела Христа. – Посмотри на меня и на себя.

Сравнение было удручающее.

– Ты должна развивать грудь, – наставительно сказала она.

– Мне всего шестнадцать лет, – возразила я.

– Ну и что? Мне тоже! Но у меня – вон, есть разница, а?

– У каждого свой ритм.

– Ерунда! Я покажу тебе одно упражнение. Моя сестра была как ты. Полгода позанималась – и теперь совсем другое дело. Смотри и повторяй: раз-два, раз-два…

– Оставь меня в покое, Христа! – сказала я и нагнулась за майкой.

Но Христа схватила ее и отпрыгнула в другой конец комнаты. Я стала за ней гоняться. Она задыхалась от хохота. А я настолько потеряла голову от унижения и ярости, что не сообразила взять другую майку из шкафа. Христа носилась по комнате и бесстыдно дразнила меня своим безукоризненным телом.