Пауло Коэльо - Адюльтер

Бужу его поцелуем. И не могу вспомнить, когда я делала это в последний раз. Он удивлен, но улыбается. Садимся за стол и отдаем должное всем этим прелестям. Слегка обсуждаем, как мы вчера напились.

– Похоже, мне это было нужно. Но ты не принимай мои рассуждения слишком уж всерьез. Когда лопается воздушный шарик, все вздрагивают, но ведь это всего – лопнувший шарик. Безобидно.

Я хочу сказать, что мне стало легче, когда обнаружились все его слабости, но лишь улыбаюсь и продолжаю жевать свой круассан.

Муж тоже заметил парапланеристов. Глаза его загораются. Мы одеваемся и спускаемся – не сидеть же в номере в такое чудесное утро?

Муж предупреждает портье, что мы сегодня уезжаем, просит снести вниз багаж и приготовить счет.

Ты уверен? Разве мы не можем остаться еще на сутки?

– Уверен. Вчерашнего вечера хватило, чтобы понять – вернуться в прошлое невозможно.

Мы направляемся к выходу по длинной галерее со стеклянным потолком. Где-то я читала, что раньше тут была улица, а теперь два здания на противоположных сторонах соединили этим проходом. Судя по всему, туризм здесь процветает, несмотря на отсутствие горнолыжной трассы.

И вдруг, вместо того чтобы выйти, он оборачивается к портье:

– Как нам попрыгать?

«Нам»? Я лично не испытываю ни малейшего желания.

Портье протягивает нам брошюрку – там все сказано.

– А как добраться до верху?

Портье объясняет, что самим это делать не стоит – дорога очень сложная. Надо лишь назначить время – и за нами заедут в отель.

А это не слишком опасно? Особенно если никогда прежде не прыгал в пустоту между двумя цепями гор. Кто отвечает за безопасность? Есть ли какой-нибудь контроль за инструкторами и снаряжением?

– Мадам, я работаю здесь уже десять лет. И сам прыгаю по крайней мере раз в год. На моей памяти не было ни единого происшествия.

Он улыбается. И, наверно, за эти десять лет он повторял эту фразу тысячи раз.

– Пошли?

Что? Вместе?

– Могу, разумеется, и один. А ты подождешь меня внизу с фотоаппаратом. Я хочу, я должен испробовать… Меня всегда пугало это… Ведь только вчера мы с тобой говорили, что приходит миг, когда все в жизни упорядочивается и мы перестаем сознавать границы наших возможностей. И вчера был очень печальный вечер…

Знаю. Он просит портье сделать заказ.

– Сейчас или ближе к вечеру, когда вы сможете увидеть, как солнце на закате освещает снега вокруг?

Сейчас.

– На одного или на двоих?

На двоих, если уж решили – сейчас. Чтобы у меня уже не было шанса осознать, что я делаю. Чтобы я не успела открыть тот ларец, откуда вылетят демоны – страх высоты, страх перед неизвестностью, страх смерти, страх жизни, страх переступить границу. Сейчас или никогда.

– Можно заказать полет на двадцать минут, на полчаса и на час. Какой предпочитаете?

А десятиминутный?

Нет.

– Желаете прыгать с высоты 1350 метров или – 1800?

Мне уже очень хочется отказаться от этой затеи. К чему все эти подробности? Конечно, хотелось бы пониже. И чем ниже – тем лучше.

– Любимая, это лишено всякого смысла. Я уверен, что ничего не случится, но если вдруг что… опасность одинакова. Даже если с двадцати одного метра – а это примерно седьмой этаж – последствия будут те же.

Портье смеется. И я вторю ему, чтобы скрыть свои чувства. В самом деле – наивно думать, что лишние пятьсот метров могут иметь значение.

Портье куда-то звонит.

– Можно заказать прыжок только с 1350 метров.

Облегчение, которое я испытываю сейчас, еще абсурдней прежнего страха. Как хорошо!

Машина будет у дверей отеля через десять минут.

Вместе с мужем и еще пятью-шестью любителями сильных ощущений я стою на краю пропасти в ожидании своей очереди. По пути сюда вспоминала детей и думала, что они могут осиротеть. Потом поняла, что прыгать мы будем по одиночке, а не вместе.

Надеваем шлемы, натягиваем специальные термокостюмы. Интересно, зачем нужны шлемы? Чтобы голова не пострадала, когда меня шарахнет о скалистый склон и я пролечу по нему больше километра?

– Без шлема нельзя.

Ладно. Нельзя так нельзя. Надеваю шлем наподобие тех, в каких разъезжают по улицам Женевы мотоциклисты. Глупо донельзя, но спорить не стану.

Смотрю вперед: между нами и пропастью есть еще покатый заснеженный склон. В первую секунду можно будет прервать полет. Вовсе необязательно идти до самого конца.

Я никогда не боялась летать на самолетах. И самолеты были частью моей жизни. Но ведь когда сидишь в салоне, и в голову не приходит, что это ведь то же самое, что летать на параплане. Вся разница в том, что алюминиевая капсула, внутри которой находишься, создает иллюзию защиты. Вот и все.

И все? По крайней мере, мои скудные познания в аэродинамике подтверждают, что это именно так.

Мне нужно переубедить себя. Мне нужны аргументы повесомей.

А самый весомый звучит так: самолет построен из металла. Он очень тяжел. Да еще нагружен багажом, пассажирами, оборудованием, тоннами горючего. А параплан – легок, летит по ветру, повинуется законам природы как листок, сорвавшийся с ветки. В этом гораздо больше смысла.

– Ты хочешь первой?

Да, хочу. Потому что в случае чего ты позаботишься о детях. И кроме того, всю жизнь будешь терзаться виной – ведь это тебе пришла в голову эта безумная идея. А меня будешь вспоминать как спутницу жизни, которая была рядом с мужем в горе и радости, в тихой обыденности и в рискованных эскападах.

– Мы готовы, мадам.

Это ты – инструктор? Не слишком ли молод? Я бы предпочла прыгать с руководителем группы, как-никак это – мой первый раз.

– Я прыгаю с шестнадцати лет: лица моложе не допускаются. Прыгаю уже пять лет и не только здесь, но в разных концах света. Так что не беспокойтесь, мадам.

Его снисходительный тон раздражает меня. Старших – и их простительные страхи – надо уважать. И вообще не следует говорить об этом во всеуслышание!

– Не забывайте инструкции. И когда начнем скользить, не останавливайтесь. А мне предоставьте все остальное.

Инструкции! Можно подумать, мы с этим делом накоротке, а меж тем у них терпения хватило лишь на то, чтобы объяснить нам: риск заключается как раз в желании остановиться на середине. Еще внушали, что, приземлившись, следует продолжать движение, пока не почувствуем, что нащупали почву под ногами.

О, так ведь это же моя мечта – ощущать почву под ногами! Подхожу к мужу и прошу его прыгать последним – так он успеет увидеть, что произойдет со мной.

– Фотоаппарат возьмете? – спрашивает инструктор.

Камера может быть закреплена на конце алюминиевого штырька сантиметров шестьдесят длиной. Нет, не хочу. Не хочу прежде всего потому, что прыгаю не ради удовольствия позже показать себя другим. А кроме того, если удастся преодолеть панику, я буду не любоваться пейзажем, а тем, как бы его получше снять. Я усвоила этот урок, еще когда в отрочестве с отцом ходила на Маттерхорн и останавливалась ежеминутно, чтобы сделать снимок. Наконец отец вспылил: «Неужели ты думаешь, что вся эта величавая красота уместится в квадратик пленки?! Постарайся запечатлеть это в сердце! Это важнее, чем пытаться демонстрировать окружающим свои впечатления».