Никос Казандзакис - Невероятные похождения Алексиса Зорбаса

«Если он повстречается с Манолакасом, – подумал я, – свирепый критянин набросится на него и убьет. Все эти дни он сидел дома взаперти и только рычал. Показаться в селе ему было стыдно, и он все грозился „выпотрошить Зорбаса, как рыбешку“, если тот попадет ему в руки. Вчера в полночь кто-то из рабочих видел, что он, вооруженный, бродит у барака. Если нынешней ночью они встретятся, это кончится убийством…»

Я вскочил, оделся и поспешно направился к селу. Ночь была полна неги, влажная, пахло полевыми фиалками. Вскоре я уже разглядел во тьме Зорбаса, который шел медленно и выглядел уставшим. Время от времени он останавливался, смотрел на звезды, прислушивался, затем продолжал путь, и был слышен стук его трости о камни.

Он уже подходил к саду вдовы. Запахло лимонным цветом и жимолостью. И вдруг среди апельсиновых деревьев раздались, словно журчание воды, соловьиные трели. Соловей все пел и пел во тьме, и дыхание у людей замирало. Зорбас вдруг остановился, охваченный сладостной негой.

Но тут тростник изгороди задвигался, и его острые листья зазвенели, словно стальные пластины.

– Эй, кум! – раздался свирепый голос. – Эй, старый хрыч! Наконец-то я тебя дождался!

Мороз пробежал у меня по коже: я узнал голос.

Зорбас сделал шаг вперед, поднял трость и снова остановился. При свете звезд было ясно видно каждое его, даже малейшее движение.

Огромный верзила выскочил из тростника.

– Кто ты? – крикнул Зорбас, вытянув шею.

– Это я, Манолакас.

– Иди своей дорогой! Ступай!

– Зачем ты меня опозорил, Зорбас?

– Я тебя не опозорил, Манолакас. Ступай, тебе говорят. Ты – животное, но так уж судьбе было угодно, потому что она крива, разве ты сам того не понимаешь?

– Судьба не судьба, кривая не кривая, а я желаю смыть позор, – сказал Манолакас и заскрежетал зубами. – Этой же ночью. Нож у тебя есть?

– Нет, – ответил Зорбас. – Только трость.

– Ступай, возьми нож. Я тебя здесь ждать буду. Ступай!

Зорбас не двинулся с места.

– Испугался? – язвительно прошипел Манолакас. – Ступай, тебе говорят!

– К чему мне нож, Манолакас? – ответил Зорбас, мало-помалу распаляясь. – К чему? У церкви у тебя был нож, а у меня не было, но я, кажется, с тобой справился.

– Ты еще насмехаться вздумал? – взревел Манолакас. – Теперь тебе на руку, что я вооружен, а ты нет, и потому издеваешься. Сходи за ножом, негодный македонянин, и померяемся!

– Брось нож, а я брошу трость – и померяемся! – ответил Зорбас голосом, который дрожал от гнева. – Ну, давай, негодный критянин!

Зорбас махнул рукой, отбрасывая трость, и я услышал, как она упала среди тростника.

– Бросай нож! – снова раздался голос Зорбаса.

Ступая на носках, я осторожно подкрался. При свете звезд взгляд мой успел поймать блеск ножа, который тоже упал в тростник.

Зорбас поплевал на руки.

– Давай! – крикнул он и резко отступил для разгона.

Но не успели бойцы схватиться друг с другом, как я бросился между ними и крикнул:

– Стойте! Иди-ка сюда, Манолакас, и ты тоже иди, Зорбас. Постыдитесь!

Противники медленно приблизились. Я схватил обоих за правые руки:

– Пожмите друг другу руки. Оба вы молодцы. Помиритесь!

– Он меня опозорил… – сказал Манолакас, пытаясь вырвать свою руку.

– Опозорить тебя не так-то просто, капитан Манолакас! – сказал я. – Никто в селе в твоей отваге не сомневается. Забудь о том, что случилось на днях у церкви. Недобрый это был час. Что было, то было – забудь! А потом, не забывай, что Зорбас здесь чужой, македонянин, и тяжкий позор нам, критянам, поднимать руку на гостя, который прибыл в наши края… Так что пожми лучше ему руку, а затем сходим к нам в барак, выпьем вина и поджарим аршин колбасы на закуску – закрепим примирение, капитан Манолакас!

Я положил руку на пояс Манолакасу и, чуть отведя его в сторону, шепнул на ухо:

– Он уже старик, не пристало тебе, молодцу в расцвете сил, бороться с ним!

Манолакас смягчился:

– Пусть будет так! Ради тебя.

Он шагнул к Зорбасу и протянул свою тяжелую ручищу:

– Ну, кум Зорбас, забудем, что было. Дай руку!

– Ты мне ухо откусил, – отозвался Зорбас, – ну и на здоровье! Вот моя рука!

И они стали долго и крепко жать друг другу руки. Они жали руки все сильнее и все более серчали, глядя друг на друга. Я испугался, как бы ссора не вспыхнула снова.

– Хорошо жмешь, – сказал Зорбас. – Молодец, Манолакас!

– И ты тоже хорошо жмешь. Ну-ка, пожми еще, если можешь!

– Довольно! – воскликнул я. – Пошли омоем дружбу!

Я стал между ними, справа от меня был Зорбас, слева – Манолакас, и мы отправились на берег.

– Хороший будет урожай в этом году… – сказал я, чтобы переменить разговор. – Много дождей было.

Но ни тот ни другой не поддержал беседы: в груди у них все еще клокотало. Теперь все мои упования были на вино. Мы пришли к бараку.

– Добро пожаловать в наше убогое жилище, капитан Манолакас! – сказал я. – Поджарь колбасу и приготовь угощение, Зорбас.

Маналокас сел на камне у барака. Зорбас зажег хворост, поджарил закуску, наполнил доверху три стакана.

– Ваше здоровье! – сказал я, поднимая полный стакан. – Твое здоровье, капитан Манолакас! Твое здоровье, Зорбас! Чокнитесь!

Они чокнулись. Манолакас пролил несколько капель на землю.

– Пусть так прольется моя кровь, – сказал он торжественно, – пусть так прольется моя кровь, если я когда-нибудь подниму на тебя руку, Зорбас!

– Пусть так прольется и моя кровь, – сказал Зорбас, тоже пролив несколько капель на землю, – если я еще не забыл об ухе, которое ты откусил, Манолакас!

На рассвете Зорбас уселся на постели и разбудил меня вопросом:

– Спишь, хозяин?

– Что случилось? – спросил я.

– Сон мне приснился. Странный сон. Думаю, скоро предстоит нам поездка. Послушай только, как потешно. Стоял в порту пароход, огромный, как город. И стал он подавать гудки к отплытию. Я спешил из села, чтобы успеть на него, а в руке у меня был попугай. Прибегаю, поднимаюсь на пароход, подходит ко мне капитан и кричит: «Билет!» – «Сколько?» – спрашиваю я и достаю из кармана целый ворох бумажек. «Тысячу драхм!» – «Да разве не стоит он восемьсот?» – отвечаю. «Нет, тысячу». – «У меня только восемьсот – вот, возьми». – «Тысячу, и ни драхмы меньше! Иначе – высаживайся, да поживее!» Разозлился я и говорю: «Послушай, капитан, бери лучше, пока даю. Иначе – проснусь, и даже этого не получишь, бедняга!» – Зорбас засмеялся: – И что за машина – человек! Загружаешь в него хлеб, вино, рыбу, редиску, а он выдает вздохи, смех да сны. Завод! В голове у нас, думаю, находится кинематограф – из тех, что говорят.

И вдруг Зорбас сорвался с постели и встревоженно спросил:

– Но при чем тут попугай? Что значит попугай, который отправился со мной в путь? Сдается мне…