Амели Нотомб - Биография голода. Любовный саботаж

Однако не будем спешить с выводами. Коммунизм где-то здесь, это ясно, но не стоит судить сгоряча. Дело серьезное, ведь речь идет о слове.

И все-таки что же здесь самое странное?

Просыпаюсь. Не знаю, сколько времени я спала. Родители все еще ждут багаж, и вид у них слегка удрученный. Мои брат и сестра спят на полу.

Я забыла про коммунизм. Хочется пить. Отец дает мне денег, чтобы я купила воды.

Слоняюсь туда-сюда. Здесь нет разноцветных газированных напитков, как в Японии. Продают только чай. И я делаю вывод: «Китай – это страна, где пьют чай». Ладно. Подхожу к маленькому старичку, который им торгует. Он протягивает мне кружку обжигающего напитка.

С этой огромной кружкой я сажусь на пол. Чай крепкий и потрясающий. Такого я никогда не пробовала. За несколько секунд он опьяняет меня. Это мое первое в жизни опьянение, и оно мне очень нравится. В этой стране меня ждут великие дела. Я прыгаю по аэропорту и верчусь как юла.

Когда наконец прибывает багаж, на улице уже темно.

Мы едем в машине, вокруг нас бесконечно странный мир. Время близится к полуночи, улицы широки и безлюдны.

У родителей все еще удрученный вид, а брат и сестра удивленно озираются вокруг.

От теина в голове настоящий фейерверк. Стараясь не выдать себя, я дрожу от возбуждения. Все кажется грандиозным, начиная с меня самой. Мысли играют в голове в чехарду.

Я не чувствую, что мой экстаз неуместен. Китай «банды четырех» и я существуем в разных измерениях, и так будет продолжаться три года.

Машина прибывает в гетто Саньлитунь. Оно окружено высокими стенами, а стены – китайскими солдатами. Здания похожи на тюрьму. Нам отведена квартира на пятом этаже. Лифта нет, а лестничные площадки залиты мочой.

Поднимаемся наверх с чемоданами. Мать плачет, я понимаю, что было бы бестактно демонстрировать сейчас свой восторг, и сдерживаю себя.

«Мир – это все, что имеет место», – пишет Витгенштейн.

Если верить китайским газетам, в Пекине имели место разного рода поучительные события.

Проверить это было невозможно.

Каждую неделю дипломатическая почта доставляла в посольства международную прессу. Статьи, посвященные Китаю, смахивали на новости с другой планеты.

Существовала еще газета с ограниченным тиражом, которая распространялась среди членов китайского правительства, а также, по нелепой необходимости соблюдать гласность, среди иностранных дипломатов: ее печатали там же, где и «Жэньминь жибао», но информация в этих двух газетах сильно различалась. Новости секретного листка были куда менее хвастливыми, так что их, в принципе, можно было принять за правду, хотя никто не мог быть в этом уверен: во времена правления «банды четырех» творцы новостей зачастую сами путались в них. Иностранцам тем более трудно было разобраться в этих ребусах. И многие дипломаты признавались, что, в сущности, они толком не знают, что происходит в Китае.

Отчеты, которые они писали в свои министерства, были шедеврами литературного творчества. Много писательских талантов родилось тогда в Китае, и по вполне понятной причине.

В 1974 году, живя в Пекине, я не читала ни Витгенштейна, ни Бодлера, ни «Жэньминь жибао».

Я мало читала, у меня было слишком много дел. Пусть читают эти бездельники взрослые. Надо же их чем-то занять.

А у меня имелись дела поважнее.

Был конь, занимавший три четверти моего времени.

Была толпа, которую нужно восхищать.

Был престиж, который нужно поддерживать.

И легенда, которой надо себя окружать.

Но главное – была война. Ужасная и яростная война в гетто Саньлитунь.

Возьмите ораву детей самых разных национальностей, заприте их вместе в тесном бетонированном пространстве и оставьте без присмотра.

Весьма наивен тот, кто полагает, что дети сразу подружатся.

Наш приезд совпал с конференцией на высшем уровне, постановившей, что Вторая мировая война не решила ряд важных проблем.

Нужно было все начинать сначала, ибо ничего с тех пор не изменилось и немцы как были врагами, так и остались.

Уж кого-кого, а немцев в Саньлитунь хватало.

Кроме того, последней мировой войне не хватало размаха, а в этот раз армия союзников состояла из всех существующих национальностей, в том числе чилийцев и камерунцев.

Однако среди нас не было ни американцев, ни англичан.

Расизм тут ни при чем, все дело в географии.

Война ограничивалась территорией гетто Саньлитунь, а англичане обитали в старом гетто под названием Вайцзяо-далу [22] . У американцев была собственная резиденция, где они жили вместе со своим послом, неким Джорджем Бушем.

Отсутствие представителей этих двух наций в наших рядах нас нисколько не смущало. Можно обойтись и без них. Но без немцев – никак.

Война началась в 1972 году. Я поняла тогда кое-что очень важное: никто так не нужен в жизни, как враг.

Без врагов человек – жалкое существо, а его жизнь – тяжкое испытание, полное уныния и скуки.

Враг же подобен мессии.

Его существования достаточно, чтобы человек воспрял духом.

Благодаря врагу эта злополучная случайность под названием «жизнь» становится эпопеей.

Христос был прав, говоря: «Любите врагов ваших».

Но он делал из этого ошибочный вывод, что нужно примириться со своими врагами, подставить другую щеку и так далее.

Как бы не так! Если помириться с врагом, он станет другом.

А если больше не будет врагов, придется искать новых. И опять все сначала.

Так далеко не уедешь.

Значит, нужно любить своего врага, но не говорить ему об этом. А главное, ни в коем случае не мириться с ним.

Перемирие – это роскошь, которую человек не может себе позволить.

И доказательство тому – новые войны, которыми всегда кончается мирное время.

А после войны всегда наступает мир.

Мир вредит человечеству, война же влияет благотворно.

А значит, нужно философски смотреть на некоторые неудобства, причиняемые войной.

Ни одна газета, ни одно информационное агентство и ни один учебник истории никогда не рассказывали о мировой войне в гетто Саньлитунь, которая продлилась с 1972-го по 1975 год.

Так с юных лет я поняла, что такое цензура и дезинформация.

А иначе разве можно было бы умолчать о трехлетнем военном конфликте, в котором приняли участие десятки наций и в ходе которого совершались страшные зверства?