Кайса Ингемарсон - Проще некуда

– Ключи лежат все там же, на столе на кухне.

– Но…

– Рикард, мы не можем больше встречаться.

В трубке воцарилась тишина. Потом раздалось несколько тяжелых вздохов, всхлипывание.

– Анника, прости, что я хотел соблазнить тебя вчера. Я вел себя как идиот. Дорогая, пожалуйста, дай мне еще один шанс. Разве ты не видишь, что я люблю тебя?

– Дело не в том, что произошло вчера, Рикард. Это не из-за тебя. Речь идет обо мне и Томе. Я люблю его. Но я вела себя с ним отвратительно. И теперь я должна использовать тот минимальный шанс, который у меня есть, чтобы все исправить.

– А как же я? – В срывающемся голосе Рикарда сквозило бессилие и отчаяние.

– Ты справишься.

– Ты хочешь порвать со мной?

– Да.

– Не понимаю. Мы встречались вчера… Или позавчера… Целовались. Все было прекрасно. Разве нет?

– Нет. Все было ужасно неправильно. Только тогда я этого не понимала. Рикард, я знаю, это звучит дико и я веду себя как ненормальная, но все это правда.

Рикард снова всхлипнул:

– Но мы же все равно будем видеться на работе…

Анника содрогнулась. Она не знала, как с этим быть.

– Ничего, как-нибудь разберемся, – коротко ответила она. – Не могу больше говорить.

– Анника, но ты… мы…

– Прости меня, Рикард. Это единственное, что я могу сейчас сделать. А ты справишься.

Она отключила телефон и положила его обратно на тумбочку. У нее тряслись руки, будто она промерзла насквозь. Анника попробовала закутаться в одеяло, но от него не было тепла. Она долго лежала в темноте, дрожа и то открывая, то закрывая глаза. Наконец озноб начал проходить, напряжение спало, и Анника постепенно погрузилась в беспокойное полузабытье. Через какое-то время она перестала сознавать, где она, что произошло и что ждет ее в будущем.

Я стою перед алтарем, украшенным прекрасными летними цветами. Белый шелк моего платья шуршит, когда я осторожно переступаю с ноги на ногу. Новые туфли немного жмут, но не больно. Я угадываю, что за нашими спинами собираются и рассаживаются гости. Настраиваются на то, чтобы внимать словам священника о вечной любви. Я совершенно спокойна.

Женщина-священник в длинном черном облачении стоит напротив нас. Я узнаю ее, это администратор гостиницы. Она начинает службу, в ее голосе звучат металлические нотки. Я не понимаю, что она говорит. Это латынь? Священник умолкает, смотрит на нас одобрительно. Наконец жестом дает понять, что мы должны поцеловаться. Уже всё?

Я приподнимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать Тома, но все равно не достаю, утыкаюсь носом в крахмальную манишку. Тянусь еще сильнее, но чем больше усилий прилагаю, тем выше становится Том. Я слышу, как гости начинают бормотать и шептаться у меня за спиной. Я дергаю его за рукав фрака, но Том уже такой высокий, что даже не замечает моего движения.

Я слышу стук шагов по каменному полу и оборачиваюсь. Родители Тома идут к выходу из церкви, за ними следуют несколько гостей. Я зову их, но никто не слушает. Чувствую руку у себя на плече. Это священник. Она смотрит на меня, и глаза не выражают ровным счетом ничего.

Тихо вступает музыка. Потом все громче и громче, и вот уже вся церковь наполнена грохочущими басами. Священник начинает службу, читая в такт мелодии металлическим голосом: "Everything I've ever done. Everything I ever do. Everyplace I ever been. Everywhere I'm going to.." [4]

Это же группа "Pet Shop Boys"!

Кто-то поднимается со скамьи. Это Рикард. Он остался один. Он тоже во фраке. Его крик эхом отдается в пустой церкви. В ту же секунду с церкви срывает крышу. Я вижу голову Тома высоко вверху. И вдруг он превращается в стаю галок, которые с шумом улетают в небо. Я остаюсь стоять в одиночестве.

На часах 05:37. Начинает светать.

Анника пришла в ресторан первой – не надо заставлять Тома ждать. Она нервно раскрошила кусок хлеба, рассеянно положила пару кусочков в рот. Каждый раз, когда входная дверь открывалась, Анника вздрагивала. Том пришел в пять минут второго и сразу направился к ее столику. Он холодно извинился за опоздание, но Анника отмела его извинения:

– Это я пришла пораньше. Возьмем что-нибудь?

– Да.

Анника встала из-за стола, и они вместе подошли к стойке. У Анники пересохло во рту, и сердце бешено колотилось. У кассы стояла сама хозяйка ресторана, она улыбнулась им, когда они сделали заказ. Том решил взять котлету, Анника предпочла рыбу. Все как всегда, отметила она про себя.

Анника настояла на том, что заплатит за них обоих, и Том вернулся за столик, пока она дожидалась сдачи. Она украдкой смотрела на него, стоя около кассы. Вот он снял куртку и повесил ее на спинку стула. На нем сегодня рубашка, это необычно. Как правило, он их не носит – ленится гладить, считая, что это слишком хлопотно: гладильную доску достань, воду в утюг налей… Анника спросила себя, означает ли что-нибудь надетая сегодня рубашка. Хотел ли он выглядеть торжественней? Сама она долго думала, какой из взятых с собой трех джемперов надеть. Выбрала тот, который больше других нравился Тому. Обругала себя за то, что, уходя из дома, не взяла с собой косметику. Пришлось обойтись пудрой и гигиенической губной помадой, которые всегда лежали в сумочке. Эффекта от них, конечно, никакого, но не бежать же в магазин за тушью и румянами, хотя такая мысль у нее и мелькнула. Но нет – сегодня не стоит приукрашивать действительность.

Анника села за стол, Ребекка принесла им заказанные блюда и пожелала приятного аппетита. Ни один из них не принимался за еду. Том выжидающе смотрел на Аннику.

– Что ты хочешь обсудить? – спросил он наконец.

Анника сделала вдох и попыталась вспомнить реплики, которые готовилась произнести, но все они куда-то улетучились. Начисто. Запинаясь, она наконец проговорила:

– Я хочу попросить прощения. В первую очередь. – Она не узнавала свой голос, таким чужим он казался. – Я не понимаю, как я могла сделать то, что сделала. – Она покачала головой. – Я не понимаю, как я могла подвергнуть тебя и детей такому испытанию.

Том смотрел на нее, не пытаясь произнести ни слова в ответ. Анника рылась в памяти, ища те тщательно продуманные фразы, которые должны были все исправить, заставить Тома понять ее. Безрезультатно. Придется обходиться без шпаргалки.

– Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня. Если есть что-то, что я могу сказать или сделать, чтобы вернуть твое доверие…

У Тома на скулах заходили желваки.

– Где ты была? – резко спросил он и снова сжал губы.

– Переночевала на диване у Рикарда, – ответила Анника и заметила, как дернулся у Тома уголок глаза, как будто от укола. – А сегодня ночевала в гостинице.

– Одна?

– Да, – выдохнула Анника. – Как только я пришла к Рикарду…

При упоминании этого имени по лицу Тома снова прошла судорога. Рефлекс, как у собаки Павлова. Анника замолчала, подумав, что надо осторожнее подбирать слова.