Михаль Шалев - Тихая ложь

Еще одна картинка: Сиван восемнадцать с половиной. Они с Яалем на берегу моря. Он наклоняется к ней и прислоняет к ее уху раковину, чтобы лучше слышать шум волн, а его грудь трется о ее кожу, мокрую от морской воды. Сиван, которая еще ни с кем не спала, единственная во всей школе не имеющая никакого опыта в общении с парнями далеко отстала от Бамби, которая в отличие от нее быстренько накопила сексуальный опыт и с самого начала испытывала острое сексуальное влечение.

И последняя картинка перед тем, как она откроет глаза и вернется к Зейнаб: Сиван и Яаль на берегу моря, а Бамби с камерой в руках кружит вокруг них.

– У меня было две сестры. Одна из них умерла много лет назад.

– Смерть это конец, но в то же время и начало чего-то нового, – Зейнаб, которая теперь выглядела гораздо более настороженной, внимательно посмотрела на Сиван. – Теперь я вижу кое-что другое. Особенное. Ты окружена какой-то жидкостью, возможно водой, и все, что было до того, уже не будет прежним. Внутри тебя прорастает новая жизнь, а та, вторая, твоя сестра-близнец, про которую ты говоришь, что ее не было, стоит у тебя за плечом и улыбается доброй такой, сияющей улыбкой. И вы словно не два человека, а один.

Бум! Сиван словно получила удар кулаком в живот. Нет, не в живот, а в грудь, и дышать сразу стало невозможно.

– Итак, тебя окружает вода, – продолжила Зейнаб, полностью завладев ситуацией. – Вода лжи и вода правды. Эти воды омывают тебя и отступают, омывают и отступают. Ложь и правда. Правда и ложь. Они все время уравновешивают друг друга.

– Это хорошо или плохо?

– Баланс – это сила, вода, в которой ты находишься – тоже сила, так что у тебя есть большой источник силы. Постой… С тобой сливается не та женщина, что похожа на тебя, а какая-то другая.

– Кто же? – спросила Сиван, хотя и так знала ответ.

– Твоя дочь.

Вот это да, подумала Сиван. Круто.

– У тебя есть ее фото?

– По правде говоря, да. Я принесла его с собой.

Зейнаб долго разглядывала фотографию Лайлы, а потом тревожно нахмурилась.

– Красивая девушка. Умная. Очень умная. Однако ее путь закрыт. Она никогда не выйдет замуж.

– Не выйдет замуж? Да вы спятили! Всякий, кто видит ее, влюбляется в нее с первого взгляда.

– Тогда почему я вижу, что она грустит? Что на сердце у нее тоска?

– Это из-за парня, который у нее был. Они были вместе много лет с очень юного возраста, – Сиван почувствовала, что краснеет и говорит октавой выше обычного и слишком быстро, но не смогла с собой справиться. – А потом он влюбился в другую. Для нее словно солнце погасло, но через некоторое время, ну, вы знаете, как это бывает, она взяла себя в руки. Сейчас она одна, до сих пор не нашла никого, кто заменил бы ей прежнего парня. Но почему вы говорите, что она не выйдет замуж? Она же еще такая молодая, ей нет и двадцати четырех.

– Есть люди, которые не забывают свою первую любовь. Хоть это случается не часто, но бывает и так, что первая любовь становится последней, а после нее нет уже ничего.

Сиван отмела в сторону мысли о Яале и Бамби. Их история трагична и совершенно не похожа на историю Лайлы и Лиора.

– Нехорошо так говорить, – возмутилась она. – Лайла не из тех, кто скорбит вечно. У нее есть жажда жизни и желание любить и быть любимой.

– Если все обстоит именно так, то какая тебе разница, что говорю я? – вызывающе спросила Зейнаб.

– Дело в том, как вы это говорите. Вот это меня и пугает.

– Я желаю тебе только добра, но я вижу, что она уже делает ошибку. Она сравнивает их всех с тем, первым.

– Вы преувеличиваете, – продолжала настаивать Сиван. – Она живет в полную силу. Она не из тех, кто откажет себе в возможности полюбить снова.

Не то, что ее глупая мать, подумала Сиван.

– Вот что я тебе скажу. Я дам ей свое благословение. И я не возьму с тебя за это денег, это подарок. Я открою ей путь. Сейчас я прочту твою судьбу, и одновременно подумаю о решении для твоей дочери.

Зейнаб внимательно изучила чашку, поворачивая ее перед собой, и снова поставила ее на керамическую подставку.

– А вот тебя, как раз, ожидает большая любовь, большая страсть.

– Что вы говорите? – воскликнула Сиван. – Мне кажется, вы совсем запутались. Вы спутали меня с Лайлой.

– Когда ты в последний раз была с мужчиной? Я имею в виду, когда ты была с кем-то по-настоящему, получая удовольствие, а не просто сходила на свидание.

– Я вообще не хожу на свидания, а удовольствия не получала уже лет шесть-семь, и даже тогда это не было такое уж большое удовольствие. По крайней мере не такое, о котором пишут в романах, и которое показывают в фильмах.

– Почему ты себе в этом отказываешь?

– Не знаю, просто никогда не случалось, – раз Зейнаб не узнала о Яале с помощью своих магических сил, Сиван решила не рассказывать ей о нем.

Зейнаб посмотрела на Сиван проницательным взглядом.

– Ну хорошо. Все понятно. Твое время истекло.

– А вы подумали о благословении для моей дочери?

– Я думала кое о чем.

– И что же?

– Только ты можешь открыть ей путь к любви.

– Я? Как?

– Ты сдерживаешь ее. Откройся, и она тоже откроется, полюби, и она тоже полюбит, поддайся страсти, и она тоже впитает ее. Вы должны объединить вашу энергию в один поток.

– Я живу своей жизнью, а она своей. Мы не единое целое. И потом, невозможно посвятить своего ребенка во все свои дела.

– Пока ты не откроешь ей всю правду, она так и останется на месте.

– Какую правду? – голос Сиван задрожал.

– Не мне тебе говорить, – промолвила Зейнаб и откинулась назад с видом победителя.

– Мы с Лайлой связаны очень тесно. Мы все всегда друг другу рассказываем.

– Все, кроме самого главного, – продолжала Зейнаб. – По-видимому, есть что-то, что не входит в это «все», и это что-то и есть самое важное. Если ты сможешь набраться храбрости, чтобы справиться с тем, что случилось, она тоже сможет набраться храбрости, чтобы полюбить.

– Ты говоришь непонятные вещи, – соврала, не моргнув глазом, Сиван. Она не была лгуньей, но при необходимости могла и соврать. – Ты говоришь загадками.

– Такова моя работа. Я как психолог. Я не могу расставить все по местам одним взмахом волшебной палочки. Я могу только попытаться помочь тебе помочь себе самой. Если человек смотрит на запад, ожидая увидеть восход, я должна повернуть его так, чтобы он смотрел в нужную сторону.

Эта зима выдалась особенно холодной. В начале недели прошли проливные дожди, но сейчас на бульваре было сухо, и сияло яркое солнце. Сиван устроилась на скамейке возле дома номер 36 и приготовилась ждать Яаля и подрядчика, который должен был заниматься ремонтом. На другой скамейке напротив продуктовой лавки Карло сидели, погруженные в распитие водки, трое «русских» алкашей, один из которых не переставая давился сиплым кашлем, разрывающим его прокуренные легкие. Тротуар рядом с ними был усеян окурками, полиэтиленовыми пакетами, бумажными стаканчиками и пивными банками, и Сиван никак не могла понять, начали они пить с утра пораньше, или продолжали сидеть там со вчерашнего вечера. Ей хотелось, чтобы алкаши ушли. Они были несчастными людьми, заслуживающими скорее сострадания, чем осуждения, но при них она чувствовала себя неуютно. Попробовала бы эта троица усесться в парке возле ее дома! Их бы выкинули оттуда через секунду. Однако здешние прохожие не обращали на троицу никакого внимания, и Сиван чувствовала, что в этом бардаке есть своя особенная прелесть.