Михаил Боков - Русская готика

Но однажды Паше Макарцову все же пришлось хлебнуть горестей судьбы. И хлебнул он их полной ложкой. Полетела к черту на кулички былая развеселая жизнь. Ушел с торгов черный «Сааб» задешево. А ложка та все не кончалась и казалась Паше бездонной.

Случилось так, что зашли в наш город большие торговые сети. Выстроили зиккураты – торговые центры. Стали в зиккуратах славить золотого тельца. Ларьки вроде Пашиного прилепились к сияющим зиккуратам как комья гнилой земли к подошве ботинка. Торчали из ларьков курьи ножки. Смердило табачищем. Ударяло духом судеб людских.

Торговые центры парили над муравейником наших жизней как недостижимые эталоны холодной красоты. Все в них сверкало, манило, обещало новую жизнь. Очевидно было, что ларькам не протянуть долго рядом с гигантами.

Первый тревожный звоночек прозвенел, когда начались разговоры. Прошел среди ларечников слух, что будут поднимать акцизы на сигареты. И что товарная база – мекка, где обретались все мелкие коммерсанты, – перестанет отпускать партии пива до ста ящиков. «Куда мне сто ящиков? – возмущались владельцы ларьков, хотя и подтверждений-то разговорам этим еще не было, а только домыслы и предчувствия. – Оно же расквасится?» В ларьках продавали продукты с истекшим сроком годности, дело было. И ящиками иной раз забивали ларек под самую крышу: продавцу, запертому внутри, не выйти ни по нужде, ни покурить. Покуда не продашь, сиди. Паша Макарцов и сам, бывало, с шалой улыбкой накануне Первомая муровал продавца в четырех стенах ларька. В глазах Пашиных светилась лучистая надежда: это ж праздники, это ж как торговля-то пойдет! Но брать по сто ящиков каждый раз, каждую закупку?! Тут уже у ларечников наливались кровью глаза: гнобят, гады, обижают честных людей.

Впрочем, вскоре пришла другая весть – и про акцизы с товарной базой забыли. Ранним июльским утром, когда пели птички и ничто не предвещало беды, приехали люди из администрации. Серьезные, в мешковатых костюмах и остроносых ботинках, почти такие же серьезные, как ларечники, – и раздали всем постановление. На бумаге так и было написано: «Постановление».

Паша сел читать его, задумчивый и хмельной после ночной смены. С губы его свисала сигарета. По-всегдашнему блестел осколком луны православный крест – подмога честного коммерсанта. И чем дольше читал Паша, тем ниже опускалась его губа. Тем ниже сползала сигарета, пока совсем не грохнулась Паше на штанины, и тогда пространство огласили его громкие вопли. «А вот это видели?! – выскочил Паша из ларька и показал в небо жест, означающий мужской хрен. – А вот хрен вам!» Он кричал еще много и долго, так что на звуки потянулся народ и местная алкашня. Всем было интересно, что происходит. Алкашня надеялась, что под шумок им нальют.

Паша Макарцов бесновался и изрыгал яд. Пинал ботинками воздух. Плевался слюной. Никому не налили под шумок. Напротив, Паша пинками прогнал алкашню прочь.

«Постановление» предписывало всем владельцам ларьков в двухнедельный срок собрать по два миллиона рублей, чтобы заменить (цитата из Постановления) «морально устаревшую, не отвечающую нормам безопасности торговую конструкцию на более современную». Иными словами, Паше и всем остальным предложили снести старый ларек, а на его месте построить новый. По никому не ведомым нормативам новое строение должно иметь вход с тремя ступенями, неоновую вывеску на двери и продавца с непросроченной медицинской книжкой. Итого – два миллиона рублей. Последствия невыполнения в сроки – немедленный снос.

Вечером собрался консилиум. Пришел Каха, сухой грузин, явно под кайфом. Пришел Борька Смирнов – и первым делом набил карманы сигаретами и жвачкой: как «крыша» имел право. Свет притушили. Дверь заперли. «Что будем делать, братва?» – спросил Паша. Братва, дымя сигаретами и почесываясь, без энтузиазма пообещала разобраться.

Шли дни. Ларек продолжал работать в обычном режиме. Понемногу улеглись страсти, и Паша Макарцов уже подумал было, что Постановление – всего лишь попытка администрации взять его на понт. Его – Частного Предпринимателя, Человека, Который Дает Работу Несчастным Семьям. В голове Паша именно так, с заглавных букв, определял свое благородное место. А еще, воспитанный годами жесткой конкуренции, он знал: если нечем крыть, если нет аргументов – возьми на понт, покажи мнимую силу, пусти пыль в глаза. Так делали все в Пашином мире. И теперь, похоже, так решила сделать администрация. «Ха-ха, – стал посмеиваться он. – Снесут они нас, как же».

Потом пришли Каха и Борька. Понурые. Чего раньше с ними не случалось.

– Короче, Пашок. Собирай два миллиона, или они тебя снесут, – сказал Каха и почесался. Похоже, он снова был под кайфом. Борька поглядел на Пашу глазами бирюзового неба и положил в карман блок «Мальборо».

– Такие дела, братуха, – подытожил он (что в его случае было очевидным лингвистическим подвигом).

Паша закипел:

– Как снесут? Как? А на что вы мне тогда сдались, родные? Порешайте вопрос!

– Порешали, – сказал Каха.

– И что?

– Без вариантов.

– Почему?

– Потому что они – корпорация.

– Кто они? Гондоны, которые в Сером доме сидят? – Серым домом называли администрацию.

– Нет, – ответил Каха и цыкнул слюной на пол. – «Пятерочка», «Ашан», «Перекресток». Встал ты им со своим ларьком поперек горла, Пашок.

Паша секунду думал, почесывая смоляной чуб. Потом вынул блок «Мальборо» из кармана Борьки Смирнова.

– А знаете-ка что, ребзя?

– Что? – хором спросила «крыша».

– А шли бы вы тоже на хер! – Он выставил наружу Каху и потом Борьку. Те не сопротивлялись.

– Без обид, Пашок! – сказал Каха. Паша захлопнул дверь.

Часть нужных денег он занял у знакомых. Никто не отважился дать ему всю сумму. Люди знали о буйном характере хозяина ларька и его пристрастии к вермуту «Чинзано». Давая деньги Паше Макарцову в долг, они прощались с ними навсегда.