Марк Миллер - Полночь! Нью-Йорк

Лоррен хотелось как можно скорее покинуть Францию навсегда. В следующем месяце. Этот визит – подготовка к прыжку на «другой берег», расстояние в шесть тысяч километров лишит неизвестного агрессора возможности портить ей жизнь.

Он покидает Райкерс-Айленд в тот же день. Небо затеяло снегопад, утренняя температура в Нью-Йорке опустилась ниже ноля. Город под хмурым небом сверкает первозданной белизной. Стоит обычный для Большого Яблока декабрь.

Его зовут Лео Ван Меегерен, ему тридцать один год, и в данный конкретный миг истории он наконец освободился.

Райкерс-Айленд, самый большой пенитенциарный комплекс штата Нью-Йорк и второй по размеру в Америке, стоит на одноименном острове (как следует из его названия), окруженном водами пролива Ист-Ривер. Чтобы попасть туда или выбраться оттуда, нужно преодолеть мост длиной тысяча двести восемьдесят метров, что Лео и осуществил на фургоне, сопровождаемом криками чаек и порывами ледяного ветра.

Сзади сильно трясло, но он улыбался, потому что покидал Райкерс, отсидев три года в исправительном центре Отиса Бантума. За что его осудили? Лео мог написать картины Писсарро, Ренуара, Ван Гога и Матисса не хуже – если не лучше – самих мэтров. Он был фальсификатором. Раньше. Отбыв три года, он твердо вознамерился спрятать кисти в сундук.

Длинноволосый брюнет Лео Ван Меегерен, одетый в линялые джинсы, черный свитер с высоким горлом и легкую замшевую куртку, больше напоминал художника – каковым, собственно, и являлся, – чем бывшего зэка. Роста в нем было метр восемьдесят пять, весил он восемьдесят кило: семь из них помогла набрать тюремная «качалка». Походка как у дикого кота, чуть развинченная, нарочито неторопливая, неизменно привлекала к нему внимание окружающих – как и пристально-мечтательный взгляд огромных серых глаз. Взгляд охотника – или художника, это уж как кому покажется.

Три года в Райкерс привнесли в характер Лео черты хищного зверя. Тюремная жизнь была насквозь пропитана агрессией, заключенные враждовали с охранниками и между собой, садизм, сексуальные правонарушения, подпольная торговля всем чем можно и нельзя, прилюдный шмон с раздеванием догола были обычным делом в бетонных джунглях. Здесь имелись госпиталь, часовня, бейсбольные площадки, электростанция, беговой стадион и две булочные, но дух насилия превращал Райкерс в одну из самых страшных тюрем США. 22 июня 2017 года мэр Нью-Йорка объявил о намерении закрыть ее в течение десяти лет.

Лео – слава всем богам, здешним и нездешним! – оставил роковое заведение за спиной и теперь сидел, прислонясь к вибрирующему борту, и незаметно поглядывал на своих спутников. В этот день освободили семерых. Семь историй, семь траекторий, семь лиц, возбужденных или потухших. Водитель сбросил скорость, машина остановилась, и двери открылись, впустив в кабину отражение сверкающей, слепящей белизны снега.

– Эй, вы там, на выход!

Люди моргали, переглядывались, не понимая, что происходит.

– Шевелитесь! Мы не собираемся из-за вас морозить задницы!

– Черт, не верю, не может быть… – просипел кто-то.

Молодой парень, лет двадцати от силы, плакал горючими слезами, самый старший, семидесятилетний, не мог подняться на ноги. Лео положил руку ему на плечо:

– Прибыли, Чарли, идем…

Тот взглянул на него с таким изумлением, что Лео вдруг понял: «Да ему страшно! Он боится свободы. Боится пустоты дней на воле!» – и вспомнил слова из песни группы U2 : «Свобода в Нью-Йорке – это слишком широкий выбор…»

Он сразу замерз в куртке на рыбьем меху, холодрыга стояла жуткая, мокрый тяжелый снег падал на асфальт, кружился над линией надземки. Лео окинул взглядом тюремный фургон, пристроившийся недалеко от станции нью-йоркского метрополитена «Бульвар Астория – Дитмарс», что в Куинсе, и вдруг вспомнил: в вещах, которые ему вернули на выходе, была карточка для проезда. Интересно, она еще действительна? Миленький вопросик, такой только бывшему заключенному может прийти в голову.

В тряском вагоне, уносившем его на юго-запад, к острову Манхэттен, он сощурил зоркие глаза мечтательного хищника, ошеломленного ярким светом и толпой чужих людей.

Лео стоял, прислонясь лбом к стеклу, и любовался низкими домами с плоскими крышами под восходящим солнцем, и заснеженными улицами, и автомобилями, медленно, но упорно двигающимися вперед по своим делам.

Пока поезд не нырнул в тоннель, он вслушивался в лязгающий голос метро, казавшийся ему музыкой после осточертевшего шума тюрьмы.

Двадцать семь минут спустя он вышел на станции «Принс-стрит», поднялся на перекресток Бродвея и Восьмой улицы и пошел по скользким тротуарам мимо сугробов. Редкие прохожие ежились от холода, а Лео чувствовал себя неслыханно, чудовищно счастливым и никуда не торопился, наплевав на ледяной, пробиравший до костей ветер. Он узнавал каждую улицу, каждый перекресток, каждое здание и витрину, хотя за три года на месте прежних появилось много новых магазинов.

Это был его квартал с улицами, мощенными камнем, ресторанами, дорогими бутиками и чугунными домами, низкими домами, построенными сто лет назад и превращенными в дорогущие лофты для богемы [10] Нью-йоркский район Сохо с середины XX века был популярен среди творческих людей – в частности, художников, ценивших недорогие студии в переоборудованных промышленных зданиях с большими площадями и огромными окнами. Помимо этого, Сохо известен своей чугунной архитектурой второй половины XIX века, когда строительные каркасы и декор зданий из чугуна считались перспективным решением: они изготовлялись серийно, обеспечивали разнообразие стилей, были дешевы, прочны, долговечны и, предположительно, огнеупорны. .

Он почувствовал, что замерзает, и ускорил шаг, поднимаясь по Вустер-стрит, обогнул фургон, из которого молодые парни выгружали что-то прямо на снег, и остановился перед шестиэтажным кирпичным домом с велосипедом у крыльца, высокими окнами и зигзагом металлической пожарной лестницы на фасаде.

За три года заключения он плакал дважды – все мужчины льют слезы в тюрьме, – оба раза среди ночи, в темноте, бесшумно, чтобы не разбудить соседа по камере. В эти моменты ему казалось, что тюрьма уподобилась сказочному чудищу, проглотила его и уж точно не отдаст назад.

Снежный заряд шевелил его волосы, небо хмурилось, но он не плакал. Взгляд серых глаз ощупывал каждую деталь фасада, как будто он решил запечатлеть его на холсте в реалистичной манере Чарльза Шилера или Эдварда Хоппера [11] Чарльз Шилер (1883–1965) – американский художник-реалист, фотограф, представитель прецизионизма (сложившееся под влиянием кубизма и футуризма раннее модернистское направление в американской живописи 1920-х – начала 1930-х годов, изображавшее четкие, геометрически выверенные урбанистические пейзажи; по некоторым версиям, Шилер и был автором термина). Эдвард Хоппер (1882–1967) – американский живописец, акварелист и гравер, представитель американской жанровой живописи. .