Клэр Бойлз - Верность месту

Мано гадала, знает ли об этом и Рут, не потому ли она спросила. Сестра обладала способностью знать вещи, о которых ей никто не говорил напрямую.

Рик отказался от наблюдения за кометой в последнюю минуту.

– Твоя сестра заставляет меня нервничать, – объяснил он. – И, кроме того, в этой игре я к чему-то близок. Я в этом уверен.

Рик потратил месячную зарплату на компьютер Apple II, одержимый видеоигрой под названием «Крэнстон-Мэнор». Насколько поняла Мано, та представляла собой нечто постапокалиптическое. Игрок грабил особняк, который был поспешно и загадочно заброшен. Детали были скудны, поэтому она придумывала сценарии – кислотные дожди, насыщающие атмосферу ядовитыми аэрозолями, ядерная зима или, может быть, цианидный газ в хвосте кометы, достаточно сильнодействующий, чтобы, как люди привыкли думать, истребить все человечество. Игра состояла из бесконечных блужданий по пикселизированным приемным, гостиным и садовым лабиринтам в поисках предметов сомнительной ценности, которые игрок мог собрать. Программа сообщала Рику в тексте под картинкой такие вещи, как: «Вы находитесь в библиотеке. Здесь есть немного заплесневелого сыра» , и Рик печатал: «Достать сыр». А потом программа сообщала: «Вы в курительной комнате» , и он печатал: «Бросить сыр» , просто желая посмотреть, что произойдет.

Однажды Рик попытался научить ее игре. Мано собрала предметы, которые советовала подсказка: «Взять кинжал. Взять кристалл. Взять бутылку, полную бриллиантов». Она подозревала, что в конце концов ей придется сражаться с таинственными латами, которые появлялись, как призраки, в разных комнатах, но она потеряла интерес, прежде чем обнаружила какое-либо возможное применение вещам, которые держала в руках. Ни кинжал, ни бутылка, полная бриллиантов, ни сама игра не заставили ее чувствовать себя ближе к Рику, знакомое одиночество возвратилось, насыщая окружающую атмосферу, такую же ядовитую, как и все остальное.

Вернувшись на крышу, Рут указала на точку в небе:

– Это она? Ты ее видишь?

– Ш-ш-ш.

Мано прильнула к окулярам бинокля. Ей показалось, что она видит комету, не яркую, как звезда, без видимого хвоста, просто туманное пятнышко в небе, ставшее немного светлее, чем окружающая темнота. Похоже на то. Придется поверить, что она видела комету, точно так же, как она верила, что Рик дома один, играет в компьютерную игру – просто решить, что это правда, и не думать об этом слишком настойчиво.

– Не шикай на меня, Мано. Мы наблюдаем не за птицами. Разговоры комету не вспугнут! – Рут взяла бинокль. – Особо не на что смотреть, правда?

Мано попыталась сосредоточиться на том месте, где была комета, хотя и не была уверена, что сможет увидеть ее невооруженным глазом. Мано была удивлена тем отчаянием, которое испытывала, тем, как сильно она надеялась увидеть комету ясно. Она знала азбуку Морзе. Ее учили видеть и тень и свет. Ей хотелось, чтобы комета послала какой-нибудь сигнал. «По крайней мере, удача не помешает» , – рассудила она. «Взять комету» , – подумала Мано.

На следующее утро, когда она пришла на работу, на ее столе стояли рулет с джемом и пластиковая чашка черного кофе, из отверстия в крышке которой поднимался пар. Подарок. Кит. Она слышала, как он разговаривает по телефону в соседнем кабинете. Работа Мано на водоочистной станции была легкой и безжалостно скучной – большую часть времени она удивлялась, зачем здесь вообще держат администратора. Очистные сооружения не вызывали гнева общества – в отличие, скажем, от департамента коммунальных услуг, куда горожане регулярно наведывались лично, чтобы поднять крик по поводу своих счетов. В отделение водоподготовки никто не приходил. Да и звонили редко. Она потягивала кофе, наблюдая, как форель скользит за стеклом аквариума, занимающего половину стены напротив ее стола. Город урезал бюджет для подрядчика по обслуживанию аквариума, и они с Китом оба делали вид, что не замечают, как тот зарастает грязью.

Для Мано один из способов провести время состоял в том, чтобы часами с помощью масляной пастели запечатлевать розовый цвет жабр форели или красные полоски, идущие вдоль зеленых, как баксы, боков, исчезающие и растворяющиеся, почти вплетаясь в темно-зеленую коричневую кожу, или тот неизменный румянец, которым радужные форели как будто практически светятся изнутри. Она называла всех радужных форелей в аквариуме Стиви Никсами, а головорезных – Линдси Букингемами. Резервуар, наполненный речной водой, должен был показать здоровье экосистемы, но также служил средством раннего оповещения об угрозе. Если что-то убивало рыбу в реке, оно убивало и рыбу в аквариуме.

Когда Мано допила свой кофе и вытерла остатки джема с уголков рта, она открыла дверь в кабинет Кита, уже расстегивая блузку. Пастели привели к еще одному способу проводить время на работе – Мано делала это, развлекаясь с Китом. Кит не одобрял термина «дикая форель», но настоял на том, чтобы развесить ее рисунки этих рыб по всему офису. Мано хотелось бы увлечься ими так же, как он. Она пыталась запечатлеть индивидуальность форелей, их сокровенную красоту, заключенную в лаконичном скольжении, но все, что ей удавалось, это изобразить форель – технически совершенную, реалистичную, безжизненную. На вид все как надо, но никакого зримого образа.

– Они прекрасны, – сказал Кит, покраснев, глядя на нее, а не на рисунки, и Мано была одновременно тронута его неловким суждением и смущена невинной искренностью.

– Доброе утро, – поздоровалась она.

Кит обычно улыбался с закрытым ртом, стесняясь, как она предполагала, щелей между зубами. Было особенно мило, когда он забывался и все-таки позволял себе улыбнуться – его зубы были восхитительны при всех их несовершенствах. Она улыбнулась в ответ, стряхивая с себя блузку.

Кит начал расстегивать ремень. В офисе они всегда были только вдвоем, но возможность того, что кто-то может появиться и застать их врасплох, делала проказы еще более восхитительными.

– Ты видела сегодняшнюю газету? – спросил он. – Кто-то написал, что именно комета убила всех наших рыб.

Сознание Мано сжалось, как в спазме, и затуманилось. Что это за теория? А потом Кит принялся ее целовать, и она позволила себе погрузиться в бездумную рассеянность, не задав ни одного из тысячи последующих вопросов, которые у нее возникли. Она пришла на работу в сентябре счастливой новобрачной, но уже к Новому году от нее пахло чужими духами и сексом, которым она занималась не с Риком. Мано хотелось верить, что Кит – это ее способ беззаботно и легко двигаться по роскошному пиршеству жизни, пробуя, как и Рик, ее прелести по желанию, но она знала, что отчасти ее отношения с Китом были шансом на мелкую месть. А почему бы и нет? Она была воспитана в убеждении: замужество означает, что ей никогда больше не придется чувствовать себя одинокой. Когда муж приходил домой – колючий, резкий, зараженный одиночеством, пожирающий ее заживо крошечными, мучительными укусами, – было легко принять приглашение Кита. Она стала жаждать его внимания, его ласки, так же, как жаждала солнечных ванн – они были так хороши, что она каждый раз умудрялась переборщить и в итоге обгорала со всеми сопутствующими сожалениями.