Роберт Джонс-младший - Пророки

– Больше этому не бывать. Уж ты мне поверь, – объявил ей Амос на седьмой день после предательства.

А позже, много позже, она доказала свою преданность метлой с ней обвенчанному муженьку, покорно выпачкав землей колени. А все же недоверие внутри осталось. В общем-то, кроме него, у Эсси ничего своего и не было. Скептицизм она и прихватила с собой в тот день, когда Амос послал ее в хлев с сообщением.

– Это вовсе не пирог, это мир, – объявила она Исайе вместо приветствия.

В одной руке она и правда держала пирог с дикими ягодами, прикрытый белоснежной салфеткой. Другой же прижимала к себе светленького мальчика, которого – по своим собственным соображениям – назвала Соломоном. Что до дурного предчувствия – его она умостила на голове, как носили, бывало, тяжкие грузы в древние времена.

Соломон ерзал, дергал ее за платье в том месте, где оно вымокло от молока, и так и норовил выбить из рук тарелку с пирогом. Эсси невыносимо было сознавать, какую власть ребенок имеет над ее телом. Он будто не плакал, а заклинания читал, заставлявшие ее груди послушно производить для него пищу. Она едва не уронила мальчишку наземь, но тут подоспел Исайя и забрал его у нее. И Соломон глянул на него большими, печальными голубыми глазами, слишком широко расставленными на бледном, словно лишенном кожи, лице. И все равно Исайе в его золотистых, как солнце, кудряшках виделось что-то знакомое.

– Оголодал совсем, а, парень? – спросил он притихшего малыша. Тот, зачарованно глядя на него, тронул за нос, провел крошечной ручкой вниз по лицу и вцепился пальчиками в нижнюю губу. – Сдается, вместе будем обедать? – Он обернулся к Эсси. – Ты как?

– Ничего, помаленьку. Сам знаешь, как оно, – отозвалась она и сначала нахмурилась, а потом все же позволила уголкам губ поползти вверх.

– Ясное дело. – Исайя посмотрел на нее, потом опустил глаза на Соломона и потерся носом о его носик. – Сколько ему уж стукнуло?

– Почти два.

– И до сих пор не ходит?

Эсси пожала плечами.

– Давай-ка проходи. Посиди с нами, передохни малость.

– Благодарствую, – отозвалась Эсси и прошла за ним в хлев.

Просто удивительно, и как это Исайе удавалось оставаться таким чистым, когда он целыми днями возился со скотиной? Пахло от него, словно от куста можжевельника в майский день, а кожа в сумраке аж светилась. Эсси помнила тот день, когда Самуэль впервые поднес ему воды. Сама тогда совсем девчонкой была, а все же заметила, что от него сияние исходит. Вода словно впитала весь солнечный свет и сделалась серебряной. Исайя пил жадно, захлебываясь, и в каждой капле, что стекала с его губ, вспыхивала радуга. Даже ребенок должен бы знать, что негоже так попусту тратить краски. Над ними реяло нечто невидимое, неразличимое глазом, но ощутимое и трепещущее. Вот почему тогда у нее задрожали руки. Да и сейчас дрожали, стоило этим двоим оказаться рядом.

Самуэль, вскинув руки вверх, стоял в глубине хлева, спиной к вошедшим Эсси с Исайей. Так сразу и не скажешь – то ли в союзе с бессмысленными зверями возносит хвалу чуду творения, то ли потягивается. Порой душе в теле делается так тесно, что так и норовишь растянуться во весь рост – то ли чтоб ей просторнее стало, то ли чтоб легче было наружу выскочить. Самуэль стоял голый по пояс, и Эсси видна была каждая капелька пота, ползущая по его телу. Природа никакими изъянами его не наградила – тем заметнее были те, что оставили на коже жалкие трусы. Как ни горько, но приходилось признать, что широкую спину его змеящиеся шрамы только украшали.

– Для пирога местечко найдется? – спросила Эсси устремленную ввысь, к небесам, спину Самуэля.

Он резко очнулся и уронил руки, но развернулся к ним медленно. Сжатые губы немедленно растянулись в улыбку, стоило ему увидеть, как закивал Исайя. Эсси заметила, что улыбка деланая, но все равно широко улыбнулась в ответ, забыв прикрыть рукой рот, чтобы не видно было, что в нем не хватает зуба.

С Исайей они были знакомы дольше. Эсси любила его за добрый нрав и за то, что, когда Пол запер их, казалось, лет на сто в той гнилой развалюхе, которую все звали Блядским Домиком, он первым протянул ей руку. Попытался просунуть свое поникшее естество в ее нисколько не жаждавшее его лоно, и оба они покатились вместе по полу, притворившись одуревшими от страсти. После оба думали, до чего же это невыносимо – когда тебя заставляют сношаться с лучшим другом.

Джеймса приставили следить за ними. Временами он доставал из штанов свою штуковину и оставлял у всех на виду лужу, какую Исайе сделать так и не удалось. После уже, натянув одежду, они так перемигивались и хихикали, словно между ними и впрямь что-то произошло. И первый испеченный ею в жизни пирог, начиненный всем, что под руку попалось, они съели вместе с Исайей. А когда у обоих животы прихватило – пирог-то оказался сырой внутри, так же вместе корчились и кряхтели в кустах.

От Амоса такого благородства ждать не приходилось, впрочем, как и от всех остальных мужчин. Большая их часть просто подчинялась своим желаниям, не думая о последствиях. А если и думала, все равно подчинялась. Ну да что там, не станешь же обижаться на дерьмо за то, что воняет. Зато хоть почву удобрит, глядишь, и вырастет что-нибудь. А вот дельное или нет – этого заранее никогда не узнать.

После всей этой мерзкой возни на сырой соломе под пристальным взглядом Джеймса у них с Исайей ничего, кроме дружбы, не народилось. Разъяренный Пол трижды хлестнул Исайю кнутом и отправил его, подвывающего от боли, обратно в хлев. Эсси едва платье застегнуть успела, как Пол и Джеймс уже пригнали в хижину девять мужчин. Пол внимательно оглядел каждого, и Эсси тоже. Неужто он решил напустить на нее всех по очереди? Что же с ней будет? Как ей до дома-то дойти, если ноги смыкаться перестанут, а все нутро раздерет от боли?

Но Пол удивил ее. Он выбрал одного – того, кто смотрел ей прямо в лицо, не обшаривал взглядом, не пытался различить, что за формы прячутся там, под платьем. Амоса. Пол велел ему подойти к ней, и тот послушался, взял ее руку и прижал к своей щеке.

Амос долго еще не переставал удивлять Эсси. Раньше она и не знала, что к мужчине можно испытывать такую нежность. Что сплетение тел может стать не постылой обязанностью, а удовольствием. Что волны, от которых заходится все тело, можно вызвать не только собственными пальцами. После Амос всегда крепко обнимал ее, содрогаясь вместе с ней, и Эсси нежилась в его руках.

Но прошли месяцы, а того, чего хотел Пол, так и не случилось. На этот раз он не стал приказывать Джеймсу согнать мужчин, а взялся за дело сам.

Ух и злятся тубабы, когда им самим приходится браться за дело. Еще бы, они ведь от такого сразу теряют уверенность, начинают чувствовать себя… обычными. Смерти подобно! Оттого им и хочется убить вокруг себя все живое.