Элен Славина - Вокзал Техас – Луизиана

Одни вопросы, а ответов, как всегда, нет. А может, это всего лишь сновидения без тайного смысла? Просто сны. Всем людям они снятся, и необязательно их разгадывать. Нужно поговорить с братом о природе моих снов. Почему она мне снится, а Твену – никогда?»

Марк всегда был тенью своего брата. Хотел быть на него похожим во всём. Мечтал рисовать, как он, чувствовать жизнь и восхищаться ею. Совершать безумные поступки, от которых сносило бы крышу. Жить каждый день, словно он последний. Любить и ненавидеть людей, полагаясь на сердце, а не на разум.

Марк ничего этого не умел, не знал. Он был скуп на эмоции, холоден с людьми и презирал весь мир за то, каким он стал. Но как измениться? Как стать таким же, как брат? Как научиться любить людей, к которым он относится с пренебрежением? Он не знал. Но очень этого хотел.

Лениво поднявшись с постели и сбросив одеяло на пол, обнажённый мужчина не очень уверенной походкой поплёлся в душ. Голова кружилась, подташнивало, как при тяжёлом похмелье. Держась за стену, он направился подальше от постели, в которой лежала совершенно чужая женщина. Он ненавидел её уже за то, что она занимала его пространство и распространяла вокруг свои женские флюиды. Сейчас ему нужно было остаться наедине со своими мыслями и снами. Необходимо было разобраться во всей чепухе, которая происходит с ним последние несколько лет.

Холодный душ приносил облегчение разгорячённому телу и воспалённому странными снами мозгу. Мыльная пена смывала налёт претенциозности и равнодушия к окружающему миру. Миру, который он не воспринимал серьёзно, миру, который отнял у него отца и мать в детстве, оставив его с братом круглыми сиротами. Они были детьми, пытавшимися выжить для того, чтобы в итоге возненавидеть людей, которые улыбаются всем подряд и думают, что они счастливы в неведении.

Марк ничего не знал о своей матери и причинах, которые заставили её оставить его и брата, как только они родились. Почему их отдали на воспитание в семью таких людей, которые ненавидели детей и всячески их угнетали? Почему им никто так и не сказал, где похоронен отец и почему это такая тайна? И как во всём этом разобраться, пока не стало слишком поздно?

Выйдя из душа другим человеком, с прочистившимися мозгами, как после ударной порции густого эспрессо, он оглядел квартиру в поисках более или менее чистой одежды. Найдя синие джинсы, Марк натянул их на ещё мокрые ноги, надел белую футболку и чёрный пиджак, взял сигареты и вышел из дома, чтобы прогуляться и окончательно проснуться. Закрывая дверь квартиры, он надеялся, что, вернувшись, обнаружит её пустой. Благо брать там было нечего, да и найти эту дамочку не составило бы труда – они все обитают в одном месте, обычно не меняя дислокации.

За недолгую сексуальную жизнь, серьёзных отношений у Марка так и не возникло. Ни к кому не было особой привязанности, нежных чувств или осознания того, что необходимо создать семью со всеми вытекающими из этого последствиями. Детей он не любил и старался обходить стороной, чтобы не причинить случайно вреда. Он считал, что дети – это воплощение недоразвитого зла: если в нужный момент не искоренить его, вырастают ублюдки и педофилы.

Он это понял ещё в детстве, когда рос в приёмной семье. Дети видели зло во всём, что их окружало. В каждом движении приёмного отца, который бил за любой проступок, за случайно пророненное слово, сказанное не вовремя, за каждый взгляд, в котором читалось презрение и жажда мести. Уилл ненавидел детей и избивал некоторых до полусмерти только за то, что они не слушались и часто убегали из дома.

1985 год, Льюисвилл, штат Техас

…Однажды после очередного избиения приёмным отцом они с братом решили сбежать из этого приюта ада, так как еще одной порки просто не пережили бы. Раны на спине были свежие, некоторые ещё кровоточили, оставляя багровые следы на рубашке.

– Я когда-нибудь убью эту сволочь! – Марк плакал навзрыд от боли и бессилия, его пальцы сжимались в маленькие кулачки и разбивали воздух.

– Марк, не плачь, всё пройдёт, – успокаивал брат. – Рано или поздно мы отомстим, а пока слишком малы для этого. Если придумаем что-то против него, он раздавит нас, как букашек.

Брат Твен обрабатывал ему раны на спине настойкой из алоэ и тысячелистника. Промывал лекарственным составом и дул на порезы, Марк вздрагивал и морщился от боли. На целом свете они были одни друг у друга, и помощи ждать было неоткуда.

– Может, пойдём и расскажем всё полиции? Они должны нам помочь! – взмолился Марк, одёргивая рубашку.

– Старшие ребята уже ходили в полицию и жаловались на отца, но их даже слушать не стали. Надо придумать что-то другое, что-то похитрее. Придумал! Мы разработаем план мести. Но после этого нужно будет уехать из города, иначе нас отправят в другую семью или посадят в тюрьму.

– Мы же ещё маленькие, а маленьких в тюрьму не сажают, я слышал это от старших ребят.

– Нам это с рук не сойдёт. Если план не сработает, отец просто убьёт нас и закопает в саду вон под тем деревом, и тогда нас уже никто не спасёт.

– Давай просто сбежим от этого кошмара, подальше отсюда!

– Как ты не понимаешь?! У него всё схвачено здесь. Когда он нас найдёт, то вернёт и так выпорет, что живого места не останется.

– Но подожди, Твен, ведь где-то нас ждёт наша мама. Я это точно знаю. Сегодня снова видел её во сне. Она была такая красивая, в белом ажурном платье. Я бежал за ней по лугу, а она всё звала и звала меня к себе.

– Мама умерла, запомни это! Сколько раз тебе можно повторять одно и то же! Ты что, забыл совсем, нам рассказывали об этом монашки в той церкви, где мы выросли? Мама бросила нас там и оставила книгу с запиской. Помнишь?

– Да, я помню всё, что рассказывали монашки. Про маму, что она оставила нас у дверей церкви, и про книгу, но я всё равно знаю, что мама жива. Я чувствую это – не зря же она приходит ко мне во снах.

Они услышали приближающиеся тяжёлые шаги и поняли, что это шёл к ним отец. Он снова был пьяный и наверняка злой. Такому лучше не попадаться на глаза, иначе всю душу вытрясет. Братья спрятались за конюшней, стараясь не шевелиться и не дышать. Видимо, у него на работе опять что-то случилось, раз напился, и теперь нужно было выместить на ком-то зло. А лучше всего у него получалось делать это на приёмышах: «Этих не жалко: если умрёт один, можно будет взять ещё парочку в приюте».

Связи у мужчины были налажены настолько, что он даже не старался думать, что кому-то причиняет боль и страдания. Свои люди у Уилла были везде: в местной полиции – когда кто-нибудь из ребятишек бежал туда нажаловаться на него, полицейские тотчас же возвращали его домой к «любящему отцу»; в больнице, где залечивали раны от его безжалостного кнута; в местной школе, где никто из учителей не обращал внимания на страдания и бледный, болезненный вид приёмных детей.