Леоне Росс - Один день ясного неба

Возможно, он ощутил, как пальцы мальчишки стали тереть его собственное плечо, впиваясь в кожу, проникая почти до самой кости.

Он вспомнил, как его теща дубасила в дверь в этот день ровно год назад. Она звала его, и в ее голосе сквозило такое отчаяние и горе, какого ему не доводилось слышать, когда она рассказывала, как мальчишка, сын рыбака, нашел тело Найи на глубоководье, и как из ее ушей выплывали маленькие белые рыбки, и как вокруг нее плавали печальные водоросли и… о, Завьер, она говорила с тобой, она говорила с тобой перед тем, как?..

Они с Айо спустились по ступенькам, высеченным в склоне утеса, к бормочущему океану. Завьер замедлил шаг, чтобы дать возможность прихрамывающему Айо не отстать. Они встали перед водой. Рассвет наконец-то запылал, как свежий кровоподтек. Осиянный желто-багровым светом белый песок теперь искрился всеми цветами радуги. Высоко над ними на краю утеса стоял мальчишка-рыбак, чьи ноги и руки отсюда казались угольными палочками.

Сумочка. Глубоко в кармане, чтобы ее не увидел Айо. В ней лежит. Мотылек. Да.

В общем, он вернулся к прежней жизни.

Ему было шестнадцать, когда он решился пройти проверку, главным образом потому, что ему надоело выслушивать подколки. Никакие доводы не могли убедить его мать в том, что никакой он не будущий радетель. И если бы сама Дез’ре не признала в нем такового, Трейя Редчуз ворвалась бы к ней в дом и обвинила во лжи.

– Ты пойди у нее спроси, – говорил Айо. – Порадуй ее.

Жить под одной крышей с безрадостной матерью – удовольствие небольшое, в этом они были единодушны.

Словом, он отправился в ресторан Дез’ре на Дукуйайе и спросил, где она, – сначала у пекарей в пекарне, а потом вернулся в ресторан и спросил там работников, которые подняли его на смех. За Дез’ре вечно бегают юнцы да ищут ее повсюду!

Он ушам своим не поверил – как они могут говорить о ней так непочтительно! Ведь всем было известно, что Дез’ре Де-Бернар-Мас обладала магическими чарами, благодаря которым повелевала всеми ароматами радуги и могла заставить акулу выпрыгнуть из океана, и что ее исподнее было украшено вшитыми в ткань осколками янтаря.

Он нашел ее в тот день, когда не искал, а покупал мармелад из гуавы и высасывал воду из мешка со льдом, как уличный сорванец. Она потянулась за той же самой мармеладной пластиной, что приглянулась ему, а он, увидев ее, так опешил, что выронил ледяной мешок.

Она внимательно оглядела юношу. Торговец мармеладом, почуяв важность момента, скроил такую гримасу, словно его сейчас могло вырвать от переживаний за мальчишку.

Завьер откашлялся. Все, обращаясь к радетелю с просьбой взять их в ученики, говорили одно и то же: это было милостью богов.

– О радетельница, можно мне сесть рядом с вами?

Дез’ре положила пластину темного мармелада, взяла белую луковицу и понюхала торчащие корешки.

– Ммм, – с удовольствием протянула она, словно собиралась поцеловать луковицу.

– О боги, – заметил торговец мармеладом и стал энергично обмахиваться веером.

Завьер и подумать не мог, что у взрослой женщины могут быть такие гладкие руки и такие ласковые глаза, особенно у такой, как эта, которая пугала взрослых мужчин. Дез’ре откусила от луковицы большой кусок и стала его спокойно жевать. Завьер и торговец мармеладом поморщились. И Дез’ре бросила на Завьера такой взгляд, точно он был выброшенным на берег морским мусором.

– У меня есть все, что мне надо, мальчик. Тебя опередили.

Он развернулся, собравшись уйти. Его щеки пылали от смущения, мысленно он ругал себя. Ну что, полегчало? Или ты удивлен? Ему даже в голову не пришло, что у него ничего не выйдет. По крайней мере, пройти проверку. Ведь все это говорили. Он не верил тому, что все говорили. Но по крайней мере попробовать можно было?

Она крикнула вслед:

– А ты спроси меня еще раз.

Сердце бешено заколотилось.

– Что?

– Он еще и глухой, да? – И она подмигнула торговцу мармеладом, вовсю обмахивавшемуся веером.

Он не мог. Он и так дал ей все, что у него было. Но она ждала.

– Можно… мне сесть рядом с тобой?

– Ишь ты! Парень, да ты сам не понимаешь, о чем просишь!

«Ишь ты» – так говорили в старину. Этот возглас использовали, когда хотели похвалить, или поиздеваться, или прогнать, или проявить нежность, когда уговаривали малыша поесть или мужчину лечь в постель. Да она над ним насмехалась!

– Можно мне сесть рядом, радетельница?

Она хрумкала луковицей и смеялась ему в лицо.

Он снова развернулся от нее; ему захотелось писать и что-нибудь разбить.

– Значит, ты вот так легко сдаешься? И ты не хочешь похозяйничать у меня на кухне, у тебя для этого кишка тонка?

Она вдруг посерьезнела, даже разозлилась.

– Снова спроси меня, мальчик. И на сей раз подумай о том, какая я молодчина, а ты бегаешь вокруг меня да обнюхиваешь, как щенок, напоминая мне, как быстро бежит время. Спроси еще раз. И будь умницей!

А он не понял. Он молча уставился на темные веснушки на ее шее. В верхней части ее грудей виднелись тонкие морщинки, и он подумал, видел ли их еще кто-нибудь, кроме него.

– Я…

– Да?

– Я не понимаю, чего ты хочешь.

Она вздохнула с досадой, махнула на него рукой и выбросила огрызок луковицы в кусты.

– Сядь рядом со мной, мальчик, или не садись. Мне все равно.

– Да?

– Да.

Он, пошатываясь, зашагал прочь. Обернулся на ходу:

– Но вы же сами сказали…

Она пожала плечами:

– Я соврала. Ты первый щенок, который может сам набраться храбрости.

Ходили слухи, будто Дез’ре выбрала себе на островах архипелага шестнадцать аколитов-учеников первой степени – куда больше обычного. Пятеро были с Мертвых островов – пятеро! Это было неслыханно – даже неприкаянным предлагалась возможность быть учеником. Люди недовольно роптали.

Но они стали избранными. Ведь решения были продиктованы ей богами.

Аколиты год жили рядом с ведуньями, овладевая основными поварскими навыками, прежде чем начать работать на кухнях в разных местах архипелага. Потом еще четыре года они мыли посуду, скребли полы, обслуживали столики, ухаживали за животными, им доверялось готовить еду – сначала из залежалых, а затем и из свежих продуктов. И никто не сообщал посетителям, что им приносили воду и убирали со стола молоденькие помощники радетельницы, которым она устроила проверку. Да и ресторанные повара, у кого они были на побегушках, едва ли об этом догадывались.

Как утверждали ведуньи, унижение – важная часть обучения.

За все время обучения он встретил не больше семи своих соперников, а работал бок о бок с четырьмя. Из них он подружился только с Энтали, родившейся с тремя ягодицами, с ней его не раз назначали на одни и те же кухни. Он был всем доволен: юный, сильный, смирный. Буду хранить спокойствие, решил он, что бы ни вышло. В ресторане он всегда чувствовал себя на месте, лавируя между столиками, наблюдая за тем, как едоки отправляли в рот первый кусок или первую ложку, улыбаясь, видя, что они счастливы и чувствуют себя как дома.