Сэнди Тейлор - Когда мы танцевали на Пирсе

– В комнате побудешь до вечера, Морин.

– Нет-нет, папочка! Я не заболела, не думай.

– Точно?

Я пару раз подпрыгнула – пусть папа сам посмотрит, что со мной полный порядок.

– Видишь, папа, я здорова.

– Что ж, если ты уверена… Хотя мама тебя во двор не выпустила бы.

– Но ты-то выпустишь, папочка?

– Вот хитрюга! Вокруг пальца меня обвела!

Я вернулась к рагу. Зачерпывала его ложкой – такое густое, сытное. Нередко попадались мясные нитки (они застревала между зубов), и было сколько угодно морковки, порезанной большими кусками, а поверху плавало белое выжаренное сало – словом, объедение сплошное. Я отломила изрядно хлеба – и в подливку его. Хлеб намок, стал коричневым и совсем мягким.

– Какой у нас хороший дом, правда, папа? Он тебе нравится?

– Нравится, Морин. Нынче вечером вы с Брендой сможете помыться в ванне – в настоящей ванне, в отдельной комнате. Это вам не корыто, девочки. Вот чем хорош наш новый дом.

– Точно, папа. Все дело в ванне.

– Ладно, доедайте и бегом исследовать окрестности!

Мы с Брендой до блеска вымакали хлебом подливку в миске и побежали во двор. Я снова залезла на дерево, да только мальчика не увидела. Наверно, он ушел играть на улицу. Разочарованная, я спрыгнула.

– Пойдем, Бренда. Мы еще улицу не исследовали.

В нашем новом районе все дома были как близнецы: если бы не цвет дверей, вообще не отличишь. Да и тут разнообразие небольшое – дверь либо зеленая, либо синяя. Нам достался дом с синей дверью. А переехали мы только накануне. Дядя Фред сгрузил наши пожитки, в том числе мебель, прямо в тачку, сверху папа усадил меня и Бренду. И нас затрясло в прямом и переносном смысле: дорога от Карлтон-Хилл до Качельного тупика была вымощена булыжником, тачка подпрыгивала, наши пальцы сжимали тачкины бортики, зубы клацали – удивительно, как они вообще сохранились. Знай я заранее про золотоволосого мальчика Джека, я бы пешком пошла – так приличнее, чем въехать в новый район на перевернутом комоде.

Перед последним поворотом в животе у меня как-то странно заныло. Наверно, это было предчувствие.

– Смотри, Бренда, это Качельный тупик. Здесь мы теперь будем жить.

– Сегодня особенный день, правда, Морин?

Я обняла сестренку за плечики, улыбнулась:

– Еще какой особенный.

На мостовой играли дети. Один мальчик показал нам язык.

– Прелестно, – фыркнула я.

– Прелестно, – повторила Бренда.

Тачка остановилась возле пятнадцатого номера. Уф, приехали. Папа помог нам слезть. Мы так и вытаращились на новый дом.

– До чего красивый, – выдохнула Бренда. – А мы и правда будем тут жить?

– Конечно. Этот дом – наш, и мы поселимся здесь навсегда, – заверила я.

– Ну-ка, девочки, бегите посмотрите, как там внутри, – сказал папа и начал выгружать мебель.

– Сначала мне надо наш новый дом в сердце угнездить, – произнесла Бренда с самым серьезным видом.

Такова наша Бренда: иногда скажет что-нибудь – хоть стой, хоть падай. У кого еще есть такая сестренка? То-то же.

Я выждала минутку:

– Ну что, угнездила? Пойдем?

Бренда ответила кивком, я взяла ее за ручку:

– Тогда вперед.

Мы двинулись по дорожке прямо к распахнутой синей двери. Остановились в маленькой прихожей. Ох, сколько дверей – и направо, и налево. Да еще лестница на второй этаж! У Бренды глазенки стали круглые, как блюдца.

– Морин, это же целый дворец!

– Точно, Бренда.

Папа и дядя Фред бились с нашим дряхлым коричневым диваном – и так и эдак его пихали в дверь, а он не пролезал.

– Ну что же вы стоите, милые? – спросил папа, удивляясь, что мы до сих пор на первом этаже.

Бренда сверкнула глазами.

– Просто, папа, мне хочется запомнить всё-превсё.

– Запомнишь, не волнуйся. Этот день навечно останется в нашей памяти, родная.

– Потому что он особенный, папа?

– Вот именно. Особенный.

Дяде Фреду наконец-то удалось втолкнуть диван в прихожую. Грохоту было! Дядя Фред отер пот со своей щекастой физиономии и зыркнул на папу.

– Еще бы. Этакий денек не скоро забудешь. До полусмерти вы меня уходили с этим вашим барахлом.

– Дальше мы сами справимся, – сказал папа и подмигнул нам с Брендой.

– И ничуть не хуже, – подхватила я.

В прихожей возникла мама:

– Вы только поглядите, девочки, какая у нас теперь будет кухня!

Мы пошли за мамой по коридору. Кухня оказалась в два раза больше той, что была у нас на Карлтон-Хилл.

Мама, сияя улыбкой, любовно погладила блестящую новенькую плиту. Счастлива, догадалась я, и у меня у самой сердце так и застучало. Бедная мама! Раньше ей приходилось стряпать в тесной кухоньке, на видавшей виды плитке, а больше не придется. Я чуть не расплакалась. Странно – ведь следовало ликовать. Бренда заметила, что у меня слезы на подходе, и выдала с интонацией мудреца:

– Это на тебя красота так действует, Морин. От красоты порой хочется плакать, да?

Я вытерла глаза:

– Ты права, Бренда. Да, наверно, права.

– Никаких слез, – сказала мама. – Сегодня счастливый день.

– Счастливый-то счастливый, – Бренда гнула свое, – да только ведь и от счастья плачут, разве нет?

Мы с мамой переглянулись и покачали головой. Мама шагнула к Бренде, присела на корточки, взяла ее мордашку в ладони.

– Обещай мне, солнышко, что не переменишься. Никогда-никогда.

– Постараюсь, – сказала Бренда.

Мама сняла с крючка пальто:

– Мне пора на работу, девочки.

Ох как жалко! Побыть бы маме еще в этой чудесной кухне!

– А может, сегодня не пойдешь, мам?

– Нельзя, Морин. Иначе моим работодательницам придется самим убирать свои гостиные. Куда это годится?

– И куда, мама? – спросила Бренда.

– В том-то и дело, что никуда не годится, доченька.

– Потому что у богатых руки не такие, как у бедных? – предположила Бренда.

В ответ мама помахала руками перед Брендой.

– Пожалуй, так и есть, милая.

– С ума сойти! – воскликнула Бренда.

– К чаю я вернусь, а вы пока слазайте на второй этаж. Мы с папой займем переднюю спальню, вам остаются две другие. Можете немножко поссориться – кому какой владеть.

Мы поцеловали маму и наперегонки помчались по лестнице – шагали через две ступеньки. Оказалось, новая спальня мамы с папой выходит на улицу. Из тех, за которые мама разрешила немножко поссориться, одна выходила на боковую стену соседского дома, а другая на задний двор. Идеальный обзор, подумала я и крикнула:

– Чур, я буду спать здесь!

– Ладно, – сразу согласилась Бренда. – Мне все комнаты нравятся, и любая сойдет.

– Спасибо.

Я шагнула к окну. Передо мной лежал длинный газон – самый настоящий! Вдоль газона бежала дорожка, упираясь в деревянный сарайчик. На Карлтон-Хилл у нас вместо газона был просто клочок утрамбованной земли, а вместо сарая – яма для угля под убогим навесом. Здесь же вдобавок я увидела раскидистое дерево – красивое само по себе, оно нависало над забором, и казалось, по его крепким ветвям можно съехать прямо на соседский участок. Помню, я долго смотрела вниз, на клеточки газонов, разделенных заборами, и удивлялась новому ощущению – будто вот-вот случится нечто чудесное. Будто еще немножко – и моя жизнь изменится навсегда.