Элизабет Джейн Говард - Все меняется

– Да, – согласился он. – Все лучшее в нас – строго между нами. – Он положил ладонь ей на шею и повернул лицом к себе. – Я тут как раз подумал еще о кое-чем приватном. Ты как, не против?

– Буду только рада.

Но заканчивая целовать ее, он сказал:

– Нет, «не сегодня, Жозефина». Ты измотана. Незачем тебе быть настолько покладистой, милая. Я настолько люблю тебя, что буду счастлив просто проводить с тобой утренние часы.

– Ой, надеюсь, не только. А то через месяц-другой такой жизни мне будет казаться, что меня бросили.

– Ложки?

– Ложки.

Она легла на бок спиной к нему, он обнял ее. Оба уснули, держась за руки.

– Она согласилась развестись с ним. Видимо, согласилась уже больше года назад, и решение вступило в силу. А он ничего об этом не говорил.

– Полагаю, он просто считал, что ты попытаешься отговорить его. По словам Полли, двое ее детей от него. Трудно винить ее за желание выйти замуж за их отца.

Они ужинали на маленькой террасе при кухне, расположенной в цокольном этаже. Сыновья Джемаймы, Генри и Том, играли в «Монополию» в гостиной, Лору уже уложили спать. Днем она так усердно «помогала» Тому и Генри запускать кораблики на Круглом пруду в Кенсингтонских садах, что переутомилась, и за чаем расплакалась из-за отсутствия сандвичей с «мармайтом». Но с точки зрения Джемаймы, «мармайт» слишком отдавал долгими годами продуктов по карточкам, и она всегда старалась сделать детский чай более разнообразным и питательным. Мальчишки сметали все и просили добавки, – как жизнерадостные щенки, думалось ей, а Лоре хотелось, чтобы все было как всегда, за катастрофическим исключением «Китикета»: Лора обожала Рили, кота, которого купил ей Хью, и ее не раз заставали за попытками кормить его и подъедать все кусочки, которыми он пренебрегал.

– Мне правда ужасно нравится его еда, – заявила она, облизывая жирные пальцы, а затем вытирая их о перепачканное платье.

– И как же тебе удалось ее остановить? – спросил со смехом Хью, которого восхищало и забавляло все, что вытворяла его дочь.

– Объяснила ей, что это очень нехорошо по отношению к Рили. Сказала, что особую еду он ест потому, что у него шерсть. После этого она так больше не делала, но как обычно, последнее слово осталось за ней.

– Какое?

– Что она совсем не против, даже если у нее по всему телу вырастет шерсть, и одеваться не надо будет.

– Из нее получилась бы чудесная кошечка.

– А я сказала, что если она превратится в кошку, ты расстроишься.

Почему мы болтаем так беспечно, думала Джемайма, убирая тарелки из-под рыбы и салата и подавая малину. Я же знаю, у него болит голова, он страшно расстроен из-за Эдварда и обеспокоен нежеланием Саймона работать в компании – и вообще хоть где-нибудь работать, – и, конечно, хуже всего то, что его мать умерла. Ей вспомнились похороны: церковь, полная цветов, почти вся семья в сборе, довольно неожиданный приезд Майры Хесс, чтобы сыграть «Иисус, радость человека» на плохоньком пианино. Этот момент стал чуть ли не самым лучшим; все дети Дюши были очарованы и растроганы.

Потом все они вернулись в Хоум-Плейс, где перед церковной службой миссис Тонбридж накрыла прекрасный стол, и атмосфера сдержанного торжества сохранялась. Все три брата произнесли в церкви небольшие речи. Получились душевные проводы. Младших внуков оставили в Хоум-Плейс, а детей Полли – дома с ее мужем. Но Тедди и Саймон, Луиза, Клэри и Арчи с Гарриет и Берти, обязанными Дюши множеством счастливых каникул, Зоуи с Джульет, Лидия, сумевшая на день отпроситься из труппы, – все они присутствовали в церкви. Не было лишь Роланда, поскольку Вилли отклонила приглашение на том основании, что не желает видеть Эдварда и не позволит Роланду встречаться с ним без нее. На самом же деле, как поняла сейчас Джемайма, она опасалась встречи с Дианой, которая милостиво не явилась.

Странно, думала она, что вместе с удовлетворенностью – нет, счастьем, – в собственной жизни (Хью оказался самым заботливым и любящим мужем, какого только можно пожелать) к ней пришла тревога за всех остальных. Нет, как в большинстве случаев, это не совсем верно: ее мальчишки, близнецы, восприняли перемены на удивление легко, не ревновали ее к своему новому отчиму и не испытывали никаких неудобств теперь, когда перестали быть центром ее жизни. Собственно говоря, им даже доставляло удовольствие иметь отца, притом превосходного. Они свыклись и с Лорой, сначала скучным младенцем, а теперь девчонкой: «Мам, наверное, не стоит надеяться, что она изменится – ну, в смысле, вырастет и станет мальчишкой?» Лишившись иллюзий, они смирились с тем, что она вечно мазала по мячу, требовала вновь и вновь читать ей одни и те же слюнявые книжки и не понимала толком правил игры в «Монополию» и «наперегонки». Если что и помогало им, так это ее полное и безоговорочное восхищение каждым их поступком.

Нет, тревогу ей внушал Саймон. Ему уже исполнилось тридцать, но во многих отношениях он казался старше. Вечно отчужденный, почти всегда молчаливый сторонний наблюдатель. Видимо, он так и не завел друзей ни в одной из школ, куда посылал его Хью, или после окончания учебы, и в его обязательных письмах домой ничего о них не говорилось. Учителя писали про него вежливо и уклончиво – кроме учителя музыки, утверждавшего, что у Саймона есть талант, которому следовало бы уделять больше внимания. Недавно он выразил желание пожить у Полли – Джемайма заметила на похоронах, что Полли единственная, к кому он явно привязан. Ему пошли навстречу, он провел у нее почти месяц.

Потом он спросил, нельзя ли ему побыть неделю в Хоум-Плейс, и Рейчел, разумеется, разрешила. «Ведь это же был его дом почти всю его жизнь», – добавила она. Но Саймон, должно быть, уже наслушался разговоров о продаже дома, и Джемайма догадывалась, как они встревожили его.

Сегодня вечером она решила не говорить об этом Хью – он только расстроится пуще прежнего. А когда наконец собрала поднос с фруктами и сыром, Хью сказал, что его искусала какая-то мошкара – может, лучше им переместиться с остатками ужина в дом?

Он помогал ей как мог, убирая стол после ужина (удивительно, как ловко у него это получалось – с единственной-то рукой!), и вскоре они устроились на кухне в тишине и покое, прерванных его внезапным вопросом, не хочет ли она еще ребенка. И в этот же миг она заметила, что близнецы стоят на нижней ступеньке лестницы цокольного этажа.

– Мы потихоньку спустились, чтобы вас не напугать, – сказал Том, хотя имел в виду совсем другое.

– Вам пора в постель.

– Мы знаем. Просто вряд ли мы сейчас уснем – очень есть хочется. – Генри обаятельно улыбнулся.

– Вы же слопали гигантский ужин.

– Ужин был самый обычный, да еще давным-давно. Не преувеличивай, мама. В общем, мы оба уже проголодались.