Аньес Мартен-Люган - Отель «Дача»

За несколько месяцев до моего приезда Джо и Маша потеряли дочку, Эмму. Эмма родилась с пороком сердца. Для них с самого начала не было тайной, что она, с большой вероятностью, будет лишена долгой спокойной жизни. К несчастью, их опасения оправдались, дочка угасла в возрасте двадцати одного года. «Наш ангел» – так ее назвала Маша в тот день, когда я узнала об Эммином существовании. Я долго преодолевала робость, мешавшую спросить, кто эта девушка на множестве семейных снимков. Это был один из редких случаев, когда она упомянула Эмму.

Говоря о дочке, Маша произнесла: «Нам посчастливилось, что она была в нашей жизни, она подарила нам свою силу и свою улыбку, и так было до самого конца». Эмма была вылитая Маша, но насколько Маша была печальной, настолько же Эмма шаловливой и солнечной. Каждая ее фотография лучилась радостью жизни, как будто Эмме надо было успеть всем насладиться, полностью использовать отмеренное время. Рассматривая снимки, хотелось любить ее, не расставаться с ее ласковой улыбчивостью. Я тогда не могла по-настоящему оценить физическую боль от потери ребенка, которую Маша терпела изо дня в день. Но после рождения Алекса я чуяла ее нутром и даже боялась представить себе, что она должна была испытывать тогда и что она испытывала сегодня, понимая, что ее дочери больше нет. А теперь она лишилась и Джо…

– С тобой все в порядке? – забеспокоился Самюэль, когда я, подавленная Машиными одиночеством и горем, застыла на месте, не в состоянии сделать ни шагу.

– Мне сейчас некогда об этом думать… Как дети сегодня утром? Я им не позвонила… я…

Он выразительно поджал губы, демонстрируя озабоченность, и я тут же замолчала, заметив, что мы опять входим в роль разбежавшихся родителей…

– Они попросили, чтобы я отвез их в школу, а ты сама можешь представить, на кого они были похожи, проснувшись… При этом я был готов взять их с собой, но с них уже достаточно… Они хотят вернуться к нормальной жизни, к своим друзьям. Заодно хочу предупредить, чтобы ты была готова: они боятся приезжать сюда на выходные.

– Почему?

С каких пор мои дети боятся «Дачи»?

– Прикинь сама, Эрмина, они все время без тебя, две недели подряд они со мной, ты им редко звонила и практически запретила приезжать сюда до похорон. Ты для них как будто куда-то исчезла.

Я тут же заняла оборонительную позицию и подняла руку, чтобы прервать его.

– Я делала что могла.

Я позволила себе погрузиться в хлопоты последних дней, поскольку была уверена, что они в безопасности и отец заботится о них. Однако этого было недостаточно, в чем я отдавала себе отчет. Но он не имел права на меня нападать. Самюэль нередко пытался поучать меня и временами вел себя со мной как с ребенком. Ему, конечно, пришлось иметь дело с моими страхами, отгонять их и приручать меня, но, на мой вкус, он играл на них излишне часто. Позволял себе сомневаться в моих способностях, чтобы выпятить свою незаменимость, доказать свою правоту по всем позициям и упрекнуть меня в неправильной расстановке приоритетов. Обычно меня это бесило, но смерть Джо не должна была стать причиной нашей ссоры. Ему бы это не понравилось. Я отвела взгляд, чтобы совладать с эмоциями, не поставить Самюэля на место, не взорваться. Тем более что он хранил олимпийское спокойствие.

– Я с этим не спорю. Просто сообщаю, что они очень грустят. Они ведь тоже потеряли Джо, ты и сама знаешь, что он был для них как дедушка…

У него дрогнул голос. Когда он успел сделаться таким впечатлительным?

– Ну да, конечно. Я не услышала от тебя ничего нового. – Мой голос дрожал от раздражения и печали, с которыми мне трудно было справляться.

Неожиданно Самюэль заключил меня в объятия и нежно погладил по волосам. Теперь он пытается получить прощение.

– Эрмина, я тебя ни в чем не упрекаю. Вовсе нет, поверь, просто ты должна учитывать, что Алекс и Роми волнуются за тебя. Вчера они наблюдали, как ты боролась, а потом сломалась… Они беспокоятся и за Машу тоже и опасаются встречи с ней…

Он что, считает, будто я об этом не задумывалась, что мысль о переживаниях моих детей не будила меня посреди ночи в последнее время? Самюэль не жил здесь уже три года, он не наблюдал за тем, как Алекс и Роми росли и взрослели рядом с Джо и Машей. Он даже не представлял себе всю глубину привязанности между ними, он вообще предпочитал не замечать ее, не принимать в расчет. Какое право он имел теребить сегодня эту болезненную для меня струну? Оживлять ужасный страх, затаившийся в глубине моего естества. Выпускать на волю демонов, которые и так грозились вырваться при любой возможности.

– Я в курсе, что мне надо делать, Самюэль.

Он тяжело вздохнул и сильнее стиснул меня в объятиях.

– Прости, я не должен был на тебя давить.

Странно, но его объятие, которое было теперь вроде как неуместным, оказалось полезным, мне нужно было, чтобы ко мне прикоснулись, чтобы меня покрепче стиснули. Я подняла глаза и встретилась взглядом со смотревшей на меня издали Машей.

– Пошли, она нас увидела, – позвала я Самюэля.

Мы пересекли большой газон, Маша встретила нас грустной улыбкой. Она протянула руки Самюэлю, он схватил их.

– Милый Самюэль, как я рада тебе.

– А я тебе, Маша.

Они нежно расцеловались.

– Пройдешься со мной по саду? Обопрись на меня.

Ну как на него сердиться, если он не пожалел своего рабочего времени для пожилой дамы, только что потерявшей мужа? Их отношения обычно были уважительными и доброжелательными. Тем не менее между ними всегда оставалась некоторая необъяснимая для меня дистанция.

– С удовольствием. Ты мне расскажешь, как там ваши малыши. Грустят, наверное? Я не смогла вчера с ними поговорить, и мне очень жаль.

Она довольно легко поднялась, но не отвергла помощь Самюэля. Хорошо, что Самюэль поделится с ней переживаниями детей. Прекрасно зная Машу, я была уверена, что она сумеет их успокоить, придать им уверенность. И от этого ей самой станет немного легче, по крайней мере, я на это надеялась. Мои дети относились к Джо и Маше как к дедушке и бабушке, а Джо и Маша подарили Алексу и Роми место внуков, которых у них не было.

Маша угасала словно свеча. Я должна была постараться оживить ее пламя, пусть хоть чуть-чуть. Нужно было снова открыть библиотеку – для Машиного блага, для блага отеля и меня самой. Ее закрыли представители похоронной службы, как только отбыл траурный кортеж. С тех пор никто ее не открывал. Никто не входил в библиотеку, после того как ее покинул Джо. Я перешагнула через порог и притворила за собой дверь. Зажмурившись, прислонилась к деревянным полкам, чтобы подготовиться и убедить себя, что можно стереть из памяти последние дни. Потом я открыла глаза. Пустота. Зияющая пустота посреди комнаты. Диван и кушетку, предназначавшиеся для читателей, в спешке придвинули вплотную к книжным полкам, большой низкий деревянный стол втиснули в угол, в другом углу стоял свернутый в рулон белый шерстяной ковер. Я видела только помещение, в котором Джо провел свои последние часы, и стул, на котором бесконечно долго сидела Маша. Однако не эта комната была ближе всего Джо. Он проводил целые дни в саду, на террасе, в ресторане. Но оставить там его тело было немыслимо. Даже непристойно. Маша сразу предложила библиотеку – свою библиотеку, – я попыталась ее разубедить, подозревая, что потом ей будет трудно там находиться. Она не хотела ничего слышать. Объяснение было предельно простым: это детище Джо, он соорудил для библиотеки громадные, от пола до потолка, стеллажи и сделал это только для Маши, для ее книг, для ее русской литературы – в оригинале и в переводе. Я призывала на помощь свои воспоминания, чтобы заново ощутить власть, которую имела надо мной эта комната. Моя жизнь по-настоящему началась в библиотеке двадцать лет назад.