Кортни Салливан - Друзья и незнакомцы

Чувство вины сближало их всех.

«Перестань загоняться, – написала одна из женщин. – Многовариантный анализ влияния “Орео” на здоровье – это опасный путь».

Элизабет призадумалась над этой фразой, удивленная.

Заплакал ребенок. День начался.

Летняя жара продлилась до середины сентября, но раннее утро радовало прохладой. Холодный ветер предвещал перемену погоды.

Перед работой Эндрю они прогуливались у пруда на территории местного колледжа, примерно повторяя свой прежний распорядок. В Бруклине они каждое утро доходили с коляской до ближайшей кофейни, заглядывали в окна новых ресторанов, здоровались с соседями, выгуливающими собак. Здесь не было ни кофеен, ни ресторанов в радиусе мили. Элизабет напомнила себе, что этого она и хотела – природы, спокойствия, пения птиц.

Эндрю купил френч-пресс и теперь делал ей кофе по утрам. Когда они собирались на прогулку, он наливал напиток в термокружку.

– Где же настоящие студенты? – спросил Эндрю, когда они впервые шли по Мэйн-стрит, проходящей через главное университетское здание.

– Полагаю, вот, – она махнула рукой в сторону девушек вокруг. Те стояли группками у светофора, сидели на ступеньках кампуса, мчались на пары, сгорбившись под тяжестью рюкзаков. Ожившие фото из рекламных буклетов.

– Да быть не может, – ответил Эндрю, – они похожи на шестиклассниц.

Им навстречу бежали студентки – пара по физкультуре. Их белые ветровки хлопали на ветру, когда они пробегали мимо.

Большинство из них улыбались, глядя на спящего малыша в слинге у Элизабет. Та улыбалась в ответ, стараясь казаться веселой. Хотя на самом деле была раздражена: Эндрю, проснувшись, сообщил, что забыл ее предупредить – сегодня они ужинают у его родителей. Часы после работы оставались ее единственной возможностью побыть одной, без младенца, поболтать с мужем. Она не хотела жертвовать свободным временем ради ужина со свекрами.

Они дошли до середины пруда; к ветке дерева, склонившегося над водой, была привязана веревка. Элизабет представила пьяных студенток в обрезанных шортах, с криками катающихся на этой импровизированной тарзанке. Делающих неверный выбор, который в конечном итоге не имеет значения. У них еще все впереди.

– Эти сверчки отвратительны, – сказала она. – Это они же, сверчки? Такие здоровые. Ненавижу, когда они на меня садятся, а ты?

– На меня никто не садится, не знаю, – пожал плечами Эндрю.

– Ощущается вот так, – она ущипнула его за руку.

Он приподнял бровь.

«Отмечайте моменты, когда вы чувствуете, что обижаетесь, – говорит Вайолет. – Не придавайте им значения, просто принимайте к сведению».

Номи выразила это проще: «Ты, возможно, будешь ненавидеть Эндрю какое-то время после рождения ребенка. Он к тебе прикоснется – тебе, возможно, захочется умереть. Не переживай. Это пройдет».

Элизабет его не ненавидела. Ей повезло встретить такого доброго мужчину, как Эндрю, партнера, который ее так понимал. Но за последние месяцы столько всего изменилось. Иногда казалось, что они будто стоят по разным углам комнаты, набитой людьми, и видят друг друга, но не могут дотронуться. Она не понимала, как и когда им удастся вновь сойтись.

К тому же она кое-что от него скрывала, Вайолет называла это «токсичным».

«Отношения разрушает не то, что вы утаиваете, – сказала психотерапевт. Утаивание само по себе разрушает близость».

«Я понимаю, – ответила Элизабет. – Но думаю, это не тот случай».

Когда Эндрю ушел на работу, она решила принять душ.

На телефоне, оставленном на стуле за дверью, играли детские песенки. Малыша она устроила в переноске на полу. Гил начал плакать на середине песни «Эта земля – твоя земля». Элизабет смыла с волос кондиционер и выключила воду. Уже неделю ей не удавалось побрить ноги.

Завернувшись в полотенце, она взяла Гила на руки.

Выйдя из ванной, Элизабет взяла телефон и просияла, увидев сообщение от Номи.

«Брайан ведет себя странно. Он либо завел интрижку, либо планирует что-то на мой день рождения».

«День рождения», – написала в ответ Элизабет. Тут и думать было нечего. Брайан был способен на многое, но обманщиком он не был.

«Откуда такая уверенность?»

«Он последний человек на земле, который заведет роман на стороне».

«Но разве это всегда не тот, кого меньше всего подозреваешь?»

«Нет, тот, кого меньше всего подозреваешь, это убийца. Когда дело касается неверности, это тот, кого подозреваешь больше всего».

Они больше не разговаривали – голосом. Больше не было «привет» и «пока», только один не кончающийся диалог, который они продолжали с того места, где остановились, в течение дня. Если бы ее лучшая подруга позвонила ей по телефону, это бы означало, что кто-то умер. Или, в те времена, когда они обе жили в Бруклине, что она закрыла себя в квартире.

«Что насчет няни, есть прогресс?» – спросила Номи.

«Интервьюирую кое-кого через час».

Друзья Элизабет, живущие в городе, нанимали нянь родом с Карибов или из Тибета и платили им за то, чтобы они стали для их детей бабушками, какими не смогли стать их собственные матери. Хочется найти кого-то, кто любит твоего ребенка и поддерживает тебя, не осуждая. Кто не потягивает вино, сидя на твоем диване, пока ребенок плачет, или говорит тебе, что ты должна была прикрыть грудь в компании приятелей.

Она слышала самые разные жалобы друзей о странном поведении их родителей после появления ребенка. Элизабет бы с радостью поменялась с ними местами. Прошло уже четыре месяца, а ее родители все еще не видели Гила.

Отец, похоже, считал, что это она должна была привезти ему малыша.

– В это время года Аризона прекрасна, – говорил он. – Идеальное место для детей. Они могут бегать повсюду.

– Но мой сын не бегает, – возражала она. – Он еще даже не сидит.

Когда родился Гил, ее мать была в круизе по Рейну. Она прислала ему кружку и миску, сделанные монахинями из Бухареста, и с тех пор не предприняла ни единой попытки навестить внука.

Так много людей – даже те, кого Элизабет не знала – отпускали комментарии насчет ее матери. В Бруклине Номи зашла проведать ее со своей мамой. Та связала Гилу одеяло.

– Нет ничего лучше, чем быть бабушкой, – заметила она. – Твоя мама наверняка на седьмом небе.

Элизабет улыбнулась и кивнула, зная, что мать Номи думала о семье другого типа, такой, которая была у нее самой.

Лет с двадцати она освободилась от родительской опеки. Они не справляли вместе праздники. Элизабет никогда не приезжала в Калифорнию, чтобы их навестить. Но обзаведясь своей семьей, она стала больше задумываться о той, из которой была родом.

Она не думала, что ее заденет, когда ее сдержанная, невнимательная мать неизбежно превратится в сдержанную, невнимательную бабушку. Но все-таки иногда это ее волновало. Теперь родители казались ей фигурами более значительными, чем когда бы то ни было в ее сознательной жизни.