Факил Сафин - Заблудившийся рассвет

Вполне удовлетворённый эффектом от своей речи, в котором он ничуть не сомневался, Муса повернулся к двери и напоследок бросил:

– С сегодняшнего дня буду жить на квартире Ченекея, так что можете отдать мою койку кому-нибудь из нуждающихся…

Вся бравада Мусы, однако, резко контрастировала с его явно больным видом и вымученной, тяжёлой походкой. Да, Мусе действительно требовался хороший уход, лечение и питание. Холода он не выдержит…

– У Ченекея жить совсем неплохо, – заметил Фатых Сагитов. – Как-никак заведующий столовой. Что-нибудь да перепадёт. Во всяком случае, с голоду не пухнет.

По какой-то причине он уклонялся от спора с Мусой, чем, кажется, и сам был недоволен. Вот и сейчас Фатых заворчал уже после ухода Мусы, оппонентом которого так и не решился стать.

– И этот тип считает себя великим поэтом, – язвительно говорил Фатых. – Как же… Просто умеет высовываться, когда надо… Недавно на съезде губкома выступил со стихотворением «Больной комсомолец» и имел, говорят, большой успех. Теперь он, естественно, на седьмом небе от счастья. Впрочем, в одном парень рассуждает верно: декламировать на каждом вечере поэтов старой формации – всё равно что заявлять о собственной политической слепоте.

Тут Фатых многозначительно посмотрел на Ахметсафу: дескать, и тебя, декламатор, это касается. Сам Фатых не участвовал ни в одном вечере и вообще старался избегать подобных мероприятий. Но при подведении всяких итогов он тут как тут. Вообще, ему доставляло истинное удовольствие критиковать других. В такие сладостные для него минуты его трудно было остановить. К нему обычно присоединялся ещё один бездельник – Мазит. Эти два «румяных критика», как иронически отзывался о таких людях ещё Пушкин, способны были кого угодно «разгромить» огнём своей тяжёлой артиллерии. Опровергнуть их «критику» не представлялось возможным. Они очерняли жертву своей «критики» так яростно, что забывали напрочь о таких понятиях, как достоверность, правдивость, объективность, не говоря уже о беспристрастности. А когда несостоятельность их «критики» всплывала наружу, как и положено одному из экскрементов жизнедеятельности человеческого организма, это ничуть не волновало их совесть. Более того, в таких случаях они беззастенчиво заявляли: «Ворон ворону глаз не выклюет».

Именно по вине этих «румяных критиков» Ахметсафа едва не попал в беду. Обида ещё не улеглась в его душе, поэтому он оставил без внимания «разоблачительную» тираду Фатыха, делая вид, что занят уроками.

Другие тоже остались равнодушными к ораторскому искусству Сагитова.

А дело было так… В Оренбурге, как и в других крупных городах, развернуло свою деятельность Американское общество помощи голодающим России. В первую очередь американцы открыли бесплатную столовую, заведующим которой и был назначен Тухват Ченекеев, он же «великий поэт Ченекей». Естественно, что вечно голодная даже в изобильные годы молодёжь быстро закрыла глаза на недостаток у Ченекея поэтического дарования и через немудрёную лесть и мелкие услуги нашла верную дорогу к щедрому сердцу поэта и менее щедрому, но всё же приятному довольствию из его столовой. Словом, студенты души не чаяли в Ченекее.

Однажды завстоловой вспомнил и об Ахметсафе, попросив его выколотить из американских мешков остатки мучной пыли, потому что капиталисты, видите ли, любят во всём порядок и стерильную чистоту. Ну просто жить без этого не могут.

Что ж… Невелика услуга… Ахметсафа отпросился с урока (после памятного разговора с дядей он старался не пропускать занятия без особой надобности), и Загид Шаркый охотно отпустил его. Как же иначе? Просьбу заведующего столовой нужно обязательно уважить.

Работа была не трудной, но пыльной (в прямом смысле слова) и утомительной. Впрочем, Ахметсафе не привыкать… Подумаешь!.. Вытряхнуть из кучи мешков пыль и аккуратно сложить их в складском помещении. Делов-то!.. Нудно, правда, но ничего не поделаешь.

Однако первый же столб белой мучной пыли чувствительно затронул не только чихательный рефлекс, но и природную хозяйскую жилку Ахметсафы. «Постой-ка, – подумал он. – Сколько здесь мешков? Никак не меньше двух сотен. Если из каждого мешка вытряхнуть хотя бы два-три грамма муки, то… Ого! Можно сварить большую кастрюлю чумары – татарских клёцек – на всех жильцов комнаты!»

Сказано – сделано!

…Когда он вернулся, урок ещё продолжался.

Читатель, вероятно, помнит, что из-за нехватки дров аудитории не отапливались, а уроки проходили в относительно тёплых комнатах студенческого общежития. Итак, Ахметсафа тихо, стараясь не мешать занятиям и не вызывать к себе излишнего внимания, прошёл к своей кровати, вынул из тумбочки изрядно потрёпанную газету «Юксыллар сүзе» («Слово бедноты»), расстелил её на полу. Потом он поверг всех в изумление, вынимая из карманов своего старого бишмета горсточки белой муки и ссыпая их на тщательно разложенную газету. Тут уж всем стало не до занятий. Каждого волновал один и тот же вопрос: откуда мука? Каким образом Ахметсафа разжился столь драгоценным продуктом?

А добытчик не спеша занимался своим делом, будто факир над своей волшебной шкатулкой, не переставая в душе благодарить понятливого Ченекея, который делал вид, что в упор не видит манипуляций Ахметсафы, озабоченного сбором крохотных порций муки. Одно только упустил из виду Ахметсафа – то, что Ченекей пригласил его именно для того, чтобы собрать немного муки для товарищей. Хорошо зная Ахметсафу, завстоловой был на сто процентов уверен, что тот обязательно поделится своей добычей с товарищами. И он, конечно, не ошибся. Сообразительный Ахметсафа даже не стал дожидаться подсказки отлучившегося куда-то на минуту Ченекея, а сразу взялся за добычу хлеба насущного. Он работал не покладая рук, и в конце концов на его глазах выросла вполне приличная горка муки. Обрадованный успехом, он притащил из столовой сито, ловко просеял муку, сыпавшуюся лёгкой заморской «пудрой», и задумался: как и в чём унести? Времени на раздумье было в обрез, и Ахметсафа просто-напросто набил добычей все свои карманы.

Закончив своё «колдовство», он бережно положил завёрнутую в газету муку на дно своего сундучка, хранившегося под кроватью. Все с замиранием сердца наблюдали, как он запирал на замочек найденное невесть где сокровище и сунул его обратно под койку. Ахметсафа с чувством исполненного долга отёр о бишмет руки и как ни в чём не бывало присоединился к товарищам, уже забывшим про неоконченный урок.

Благодаря американской помощи питание студентов улучшилось, и Ахметсафа как рачительный хозяин решил приберечь муку на «чёрный день»… Но однажды случилось нечто непредвиденное, взбудоражившее всё общежитие: Фатых Сагитов с Мазитом вдруг обвинили члена профкома Ахметсафу Давлетъярова в… краже муки, предназначенной для помощи голодающим, и написали в комитет комсомола соответствующее заявление. Комитет, естественно, не мог оставить без внимания такой «сигнал общественности», и сообщил об инциденте в вышестоящую инстанцию. Оттуда распорядились созвать общее собрание и вынести на повестку дня один-единственный вопрос: «Обсуждение преступления, совершённого членом профкома института Ахметсафой Давлетъяровым». Это было громом среди ясного дня.