Дуглас Стюарт - Шагги Бейн

Он захихикал, даже не договорив своей дерзкой белиберды. Агнес присела на корточки, делая вид, что сейчас бросится на него, а он, взвизгнув от счастья и напускного ужаса, принялся скакать вокруг кровати.

Рядом с будильником, встроенным в магнитофон, стояла стопка кассет. Он принялся бросать их на пол и, наконец, нашел ту, которую искал. Будильник ей купил Шаг. Он сэкономил талоны на бензин, связал их резинкой и вручил ей, словно золотой слиток. Кассетоприемник открывался пластмассовой кнопкой. Шагги вставил кассету в магнитофон и со скрипом перемотал ее в начало. Звук у динамика был дребезжащий и глухой, но она не обращала на это внимания. С музыкой комната не казалась такой пустой. Шагги стоял на кровати и обнимал ее за плечи. Они некоторое время покачивались из стороны в сторону. Она поцеловала его в нос. Он поцеловал ее в нос.

Когда песня кончилась, Шагги увидел, как его мать, схватив банку с пивом и прижав ее к груди, принялась кружиться по комнате. Агнес сощурилась и вернулась в те края, где она была молодой, подававшей надежды и желанной. Назад в Бэрроуленд [25] Название комплекса в Глазго, где размещались танцевальный и концертный залы. , где незнакомые мужчины в танцевальном зале провожали ее голодным взглядом, а женщины завистливо опускали глаза. Ладонью с растопыренными на манер прекрасного веера пальцами она провела по своему телу. Над бедрами она прошлась по упрямой складке жира – роды оставили на ней следы. Вдруг ее глаза раскрылись, и она вернулась из прошлого в настоящее, чувствуя себя гадкой, глупой и неповоротливой.

– Ненавижу эти обои. Ненавижу эти занавески, и эту кровать, и этот ебаный ночник.

Шагги поднялся, встал в носочках на мягкой кровати. Он снова обнял ее за плечи и попытался прижаться к ней, но на сей раз она оттолкнула его.

В маленькой квартире никогда не было тихо. Сквозь слишком тонкие стены всегда доносилось бормотание телика, включенного на полную громкость, чтобы было слышно ее отцу. Тихие жалобы Кэтрин в трубку телефона, который она утаскивала в спальню. Телефонный провод повредил снизу облицовку двери, пока она ходила туда-сюда и сетовала на обиды, накопившиеся к семнадцати годам. На шестнадцатом этаже со всех сторон их окружали соседи, здесь всегда гуляли ветра, грохоча плохо подогнанными окнами.

Агнес обхватила голову руками. Она слышала взрывы смеха из родительской комнаты – по телевизору показывали какого-то женоподобного английского комика. Двоих ее старших не было дома – шлялись бог знает где. Теперь их, казалось, никогда не бывает дома, они уворачивались от ее поцелуев, закатывали глаза при каждом ее слове. Она заставила себя не слышать легкого дыхания Шагги, и на мгновение ей показалось, что она не замужняя женщина под сорок с тремя детьми. Она снова Агнес Кэмпбелл, торчит в своей спальне, слушая, что происходит в комнате родителей за стеной.

– Станцуй для меня, – сказала она вдруг. – Давай устроим маленькую вечеринку. – Она нажала на кнопку магнитофона, новая кассета с визгом встала на свое место, медленная тоскливая музыка ускорилась до более счастливой.

Шагги поднял ее банку с лагером, поднес к губам, словно внутри был некий волшебный сок. Поморщился от горького овсяного вкуса, в котором чувствовались и шипучка, и молоко, и каша одновременно. Он начал танцевать для нее, щелкая пальцами и не попадая в ритм с музыкой. Когда она рассмеялась, он стал танцевать старательнее. Он повторял все, что вызывало у нее смех, по десять раз, пока искренняя улыбка на ее лице не превратилась в натянутую и фальшивую. Тогда он принялся искать новое движение, чтобы порадовать ее. Он подпрыгивал и раскидывал руки, а она смеялась и хлопала. Чем счастливее она выглядела, тем больше ему хотелось кружиться и махать руками. От пляски узоров на обоях перед его глазами Шагги чуть ли не тошнило, но он продолжал трясти бедрами и молотить воздух руками. Агнес закидывала голову в приступах смеха, печаль исчезла из ее глаз. Шагги щелкал пальцами, как крутой парень, и выставлял вперед лоб, по-прежнему не попадая в такт. Это не имело значения.

Они оба держались за животы от смеха, когда услышали этот звук.

Входная дверь в коридоре открылась и закрылась. Скорее даже они не услышали звук, а почувствовали ветерок и сжимающееся пространство. Тяжелые шаги по ковру медленно приблизились к двери спальни. Агнес собрала пустые банки из-под лагера, спрятала за дальней стороной кровати. Она повернула перстни на пальцах вверх и, уставившись в ожидании на дверь, испробовала свою самую непринужденную улыбку. Тяжелые шаги остановились. Агнес и Шагги услышали тихое позвякивание монеток в кармане брюк. Потом раздался тихий вздох, и шаги проследовали по коридору в гостиную. Он вернулся домой на первый обеденный перерыв. Это время они должны были проводить вместе. А теперь она услышала, как Шаг поздоровался с родителями своим равнодушным, без малейшего тепла голосом. Агнес знала – вот ее отец поднимает голову и улыбается, экран телевизора отражается в его очках. Вот он встает и предлагает Шагу свое удобное кресло. Вот они оба принимаются кружить вокруг этого кресла, словно в нескладной игре «Музыкальные стулья» [26] Суть игры в том, что участники под музыку медленно бегут вокруг стульев, число которых на единицу меньше числа участников. Как только музыка смолкает, участники должны сесть на стулья. Тот, кто не успел, выбывает из игры и уносит с собой стул. Игра продолжается до тех пор, пока не останется один стул и два участника, один из них становится победителем, если успевает сесть на стул раньше другого. , но вот наконец Шаг кладет руку на плечо Вулли и опускает его в кресло. Вот Лиззи с каменным лицом поднимается вскипятить чайник и дрожит, будто в комнату пришел не Шаг, а заявился сам холодный местный ветер с Кэмпсийских холмов.

Агнес слушала все это через стену. Потом она одним движением схватила кремы и пузырьки с парфюмерией со своего столика и швырнула их через всю комнату. Приевшийся ей ночник валялся разбитый на боку. Оголившаяся лампа своим светом так исказила ее черты, что Шагги перепугался. Все в одно мгновение встало с ног на голову.

Агнес опустилась на край кровати. Шагги почувствовал, что ее банка с пивом пролилась на матрас, потому что его носочки стали намокать. Она, зарывшись лицом в его волосы, рыдала сухими горькими слезами, ее влажное дыхание неприятно холодило его шею. Упав на кровать, она притянула и прижала его к себе, и он увидел ее перекошенное лицо, тушь, размазанную по щекам. Мать выглядела так же, как иногда красотки с банок лагера – отвлекся печатник, съехал трафарет, и женщина внезапно оказывалась жуткой смесью разных слоев печати.