Шарль Левински - Кастелау

– Неужели так важно, напишешь ты это так или чуточку иначе?

Да, Тити. Ничего важнее на свете нет.

Там, где коридор поворачивает, они, это просто курам на смех, даже барьерчик соорудили, с откидной планкой, и к барьеру, конечно же, аж целого обер-ефрейтора отрядили, специально, чтобы планку поднимать всякий раз, когда следующего вызывают. Еще одно донельзя ответственное боевое задание.

Голые мужчины по одному проходили в эти врата («оставь надежду всяк сюда входящий»), исчезали за поворотом, дабы уже не вернуться. Очевидно, выслушав приговор, они другим путем направлялись в полуподвал, в школьный спортзал, где им дозволено было снова принять цивильный человеческий облик.

Наконец наступила минута, когда передо мной оставалась только одна, до боли знакомая унылая задница, а потом настал и мой черед.

Я ожидал увидеть что-то вроде кабинета, но оказался в школьном классе. Впереди, на возвышении, за учительским столом, в полной форме сидел капитан медицинской службы. Мой ангел. Рядом с его помостом, можно сказать, у него в ногах, сидела молоденькая девица, вольнонаемная стажерка. За небольшим столиком с пишущей машинкой. Неужели для столь важного дела у них мужчины не нашлось? Или ее специально сюда посадили, чтобы сделать для голых военнообязанных мужчин всю эту процедуру еще унизительней? А что, с них станется.

Девица даже хорошенькая. Вернее, была бы хорошенькой, если бы не сплела волосы в косы, завязав их тяжелым тугим узлом. На достославный исконно германский манер, а-ля Шольц-Клинк [31].

– Фамилия?

– Вагенкнехт.

– Имя?

– Вернер.

В сценарии я бы сейчас написал: «Монтаж по контрасту. Переодетый офицером врач, оторвавшись от бумаг, внезапно вскидывает голову».

– Место работы?

– В настоящее время безработный.

Тук-тук-тук. Очевидно, машинистка отстукала три пропуска.

Продолжительная пауза. Затем:

– Будьте добры, госпожа Штайнакер, все-таки попытайтесь где-нибудь раздобыть для меня чашечку кофе. Как можно крепче. А то глаза уже слипаются.

Девица с узлом на голове скроила обиженную гримаску. Наверно, из-за того, что врач обратился к ней по имени, а не по должности. Чего ради тогда она добровольно сюда записывалась, спрашивается? Но все-таки вышла.

– Теперь по-быстрому, – сказал капитан. Сказал ангел. – Писатель Вагенкнехт – это вы?

– Так точно! – ответил я. Нет, пролаял: – Так точно!

– Оставьте эту солдафонскую дребедень, – сказал он. – Положение и так достаточно дурацкое, я в мундире, вы в чем мать родила. «Стальная душа» – это ведь вы написали?

– Вы читали книгу? – Кажется, я даже заикаться начал.

– Раньше, – буркнул он и сделал какую-то пометку в бумагах. На фоне классной доски ни дать ни взять учитель, что-то записавший в классный журнал. – Когда-то ваша книга стояла на полке у меня в библиотеке. Надеюсь, когда-нибудь снова будет там стоять. У вас жалобы на тянущие боли ниже пупка, – сообщил ангел. – Спазмы. С нерегулярными промежутками кал черного цвета, это кровь в стуле. Характерная симптоматика для язвы желудка. Есть риск внезапного обострения в условиях боевых действий. Негоден.

Чудо. Даже не знаю, что невероятней. Что у меня нашелся еще один читатель или что этот читатель, быть может, спас мне жизнь?

Я хотел было поблагодарить, но он и слова не дал мне сказать.

– У вас будет еще одно переосвидетельствование, – сказал он. – А за ним еще одно. Большинство моих коллег литературой не интересуется. Так что лучше бы вам не находиться в городе. Желаю удачи, господин Вагенкнехт. – И тут же, не переводя дыхания, но совсем другим голосом, заорал: – Да проваливайте же, черт возьми! Вы мне прием задерживаете! Присылают доходяг, понимаешь, а мне потом отвечать!

Это вольнонаемная девица вернулась.

О пожаре 3 ноября 1944 года, который вывел из строя второй съемочный павильон на студии в Бабельсберге, остались различные, весьма противоречивые свидетельства.

С определенностью установлено, что горение возникло ночью и обнаружено было лишь в начале смены в 5.45 утра с приходом на работу технического персонала. Имело место внутреннее возгорание с сильным задымлением, без особых затруднений ликвидированное силами производственной противопожарной охраны. Возведенные на студии декорации фильма «Песнь свободы» в результате интенсивной проливки водой оказались настолько повреждены, что дальнейшее их использование не представлялось возможным. Кроме того, во многих местах обнаружено оплавление изоляции электропроводки. Выявлена необходимость проверки, а также ремонта и частичной замены всей системы энергообеспечения. По предварительным расчетам на восстановление эксплуатационной готовности павильона требовалось по меньшей мере два месяца.

В ежедневном журнале производственного отдела студии УФА, с неукоснительной пунктуальностью ведшемся до самого конца войны и даже какое-то время после, указаны две возможные причины возникновения пожара: короткое замыкание электропроводки вследствие обусловленных военной обстановкой перепадов напряжения или оставленная кем-то, невзирая на строжайшие противопожарные предписания, непотушенная сигарета.

В автобиографии Эрни Уолтон говорит о «вероломном покушении на мозговой центр немецкого кинопроизводства» [32], в результате которого он сам едва не лишился жизни. Впрочем, эти его соображения, как и многие иные сведения в его жизнеописании, вряд ли можно полагать достоверными.

Наиболее интересное, хотя и ничем не доказанное объяснение причин этого пожара дает актриса Тициана Адам, которая в тот день была занята на съемках во втором павильоне. Она твердо убеждена, что пожар возник не случайно, а вследствие поджога, устроенного кем-то из состава съемочной группы фильма «Песнь свободы». В качестве предполагаемых поджигателей она называет режиссера Райнхольда Сервациуса, директора картины Себастиана Кляйнпетера и актера Вальтера Арнольда, не подкрепляя, впрочем, свои предположения никакими доказательствами. Мотив преступления, на ее взгляд, у всех троих подозреваемых был один и тот же: вынужденное прекращение работы над фильмом в Берлине позволяло рассчитывать на перенос киносъемок в другое, более безопасное место, менее подверженное бомбардировкам союзников. Правдоподобность данной версии подкрепляется (но отнюдь не доказывается) тем фактом, что работа над фильмом «Песнь свободы» в дальнейшем действительно была перенесена из павильона и продолжена на натуре.

Два интервью за день? Ишь ты, прямо как тогда, с «Песнью свободы»: моя роль становится все значительнее, зато в конце… Так как все-таки насчет гонорара?