Эбби Гривз - На краю света

На следующий день он позвонил и, не рассыпаясь в долгих любезностях, сказал, что купил билет в Белфаст, через одну субботу. Я же сказал – до скорого, верно? Ты будешь свободна? Не заставляй мужчину умолять, Мэри. В тебе еще осталось столько загадок. От одного звука его голоса Мэри ощутила слабость во всем теле. Она тут же велела себе собраться. Ничто так не отталкивает мужчин, как неспособность справляться со своими эмоциями. Да, я буду свободна , сумела ответить она перед тем, как повесить трубку и с визгом зарыться в подушку.

Мойра с радостью согласилась подменить ее, хотя, точно гончая, вынюхивала возбуждение в голосе Мэри. Как она ни пыталась его скрыть, Мойра все равно догадалась и страшно изумилась: Как, ты – и с парнем? Ты в порядке вообще? Как будто Мэри нуждалась в напоминаниях, что она, отринув свои вольные годы без привязанностей и симпатий, прямиком устремилась в средний возраст.

Но под восторгами пряталось и чувство вины. С тех пор как Да пять лет назад бросил работу, потому что у него в легких нашли несколько опухолей, Мэри всегда ужасно себя чувствовала, уходя из дома больше чем на час. Вдруг что-нибудь случится, а ее не окажется рядом? Но Джеймс приезжает только на два дня, и они не будут уезжать далеко от дома. Мэри никогда не забывала о своих обязанностях – дочери, сестры, друга, – но сейчас, впервые за всю свою жизнь, она начала надеяться, что может обрести какую-то свою жизнь за их пределами.

– Вот это зрелище для усталых глаз.

Сердце Мэри забилось. Она не думала, что он приедет так быстро, но он определенно был здесь – такой же красивый, каким она запомнила его под лучами летнего солнца, с кожаной сумкой, заброшенной на плечо. Он бросил ее к ногам Мэри, и она поднялась поцеловать его. Вот он – шанс проверить, что искра не исчезла.

Джеймс, во всем легкий, склонился к ней. На его нижней губе была трещинка, и Мэри почувствовала ее шероховатость своими губами. Она провела руками по завиткам волос на его шее и теснее притянула его к себе, вдыхая его запах – дымный, с легким оттенком сосны. Опьяняюще. Его язык скользнул по ее языку. Мэри почувствовала, как химия между ними подымает ее над парком, над ней самой, волшебным, но совершенно неприемлемым в общественном пространстве образом.

Она отстранилась.

– Ну, добро пожаловать в Парк Виктории.

Но Джеймс совершенно не смотрел по сторонам, он сел на дальнем конце скамьи и положил одну руку на спинку так, чтобы смотреть прямо на Мэри.

– Ты выглядишь потрясающе.

– О, ээ, да… спасибо. – Мэри никогда не умела получать комплименты. Она выбрала изумрудно-зеленую шелковую блузку с короткими рукавами и оборками вокруг шеи, самую женственную из того, что могла себе позволить. Вырез на ней был слишком рискованным, чтобы ходить на работу, но вот, кажется, он наконец обрел благодарного зрителя. – Как твои дела?

– Как обычно. Был занят. Всеми возможными жалобами на ухо, горло и нос.

Мэри открыла рот, чтобы спросить еще что-нибудь о его профессиональной жизни, но Джеймс перебил ее.

– Работа – последнее, о чем хочется говорить. – Он приподнял бровь, и Мэри взмолилась, чтобы ему не вздумалось обсуждать ее поведение в прошлые выходные. – Скажи, чем бы тебе хотелось заниматься вместо этого?

– То есть?

– Ну, конечный результат. Тот, о котором мечтаешь, пока занимаешься реальной работой. Мне всегда кажется, это очень о многом говорит.

– Я не знаю.

Никто никогда не задавал Мэри таких вопросов. Как будто Джеймс мог смотреть ей в самое сердце; она почувствовала это тогда, над тарелкой с кусками курицы, а сейчас ощущала еще сильнее. Может быть, он знал, невзирая на ее слова, что у нее все-таки был ответ. Но она никогда никому о нем не говорила. При том, что происходило вокруг, это было неважно и нерелевантно. Но впервые с того момента, как Да поставили диагноз, Мэри почувствовала, что рядом с Джеймсом может смотреть в будущее. Он спросил, потому что хотел это знать, ему было важно.

– Знаешь. Ну же? Иначе откуда этот румянец?

Глубоко вздохнув, Мэри слегка отвернулась, так чтобы видеть его реакцию только боковым зрением.

– Я бы хотела стать художником. Художником по ткани. Я делаю такие карты. – Мэри вытащила из кармана телефон, открыла фотографии и нашла там галерею картинок, которые никогда никому не показывала. Теперь же, сказав это вслух, она должна была доказать, что все это больше, чем просто каприз.

Минуту или две Джеймс молчал. Мэри смотрела, как он перебирает картинки. У нее не было настоящей камеры, и она делала все фотографии своим «самсунгом» со слабым разрешением.

– Мэри, это потрясающе. Ты берешь заказы?

– Скорее нет. Я просто делаю их в подарок. Только своим, в семье, больше никому.

– Но ты можешь зарабатывать этим деньги. Много денег, продавая их нужным людям. Ты можешь начать свой бизнес, у тебя будет много заказов…

– Эй, эй, мне кажется, ты как-то слегка увлекся.

– Я не буду настаивать – пока. Садись сюда.

– Что?

– Вот сюда. Раз уж я завладел твоим телефоном, то, я уверен, что ты хочешь, чтобы мы сфотографировались вместе. Чтобы распечатать, повесить на стенку…

– Да, конечно, в рамке из сердечек.

Джеймс ухмыльнулся.

– Садись сюда. – Он обхватил ее рукой за талию. Камера вспыхнула. Мэри поторопилась отодвинуться, чтобы не слишком уж привыкать к его руке на своем теле.

– Как, уже? – Его лицо все еще оставалось сантиметрах в двадцати от ее лица.

– Чтобы ты не устроил ничего такого.

Джеймс облизнул нижнюю губу.

– Зануда. – Он поцеловал ее в щеку. – Итак, карты – это великий план. А что привело тебя в отель?

– Я всегда там работала. – Мэри пожала плечами, и это вышло небрежнее, чем она рассчитывала. Не больно-то вдохновляюще, да? Организовывать праздники для других, и потом за ними убирать. – Я начала подрабатывать там с шестнадцати. А когда закончила школу, стала работать на всю катушку.

– Пожизненно?

– Типа того.

Мэри думала, что почувствует осуждение. В конце концов, Джеймс был из состоятельной семьи. Чтобы понять это, не нужно иметь ученую степень. По большому счету, может быть, он не был уж настолько богат. Но все равно было ясно, что он жил в совершенно другом мире. Говорил на совершенно другом языке. Для Мэри все это значило – не волноваться о том, что зарплаты может не хватить до конца месяца или что какие-нибудь неожиданные расходы внезапно погребут всю семью. Ей хотелось бы обидеться на Джеймса за его относительное богатство – за то, что оно может купить ему столько свободы, – но у нее почему-то не получалось.

– Мой папа болеет, – добавила она.

– Мне очень жаль.

Она понятия не имела, зачем это ляпнула. Это прозвучало так нелепо, так странно – этот прогноз, рассеивающий свои ужасные семена в воздухе среди парашютиков одуванчика.