Чхве Ынён - Безопасный для меня человек

В конце концов все слова и действия Ынчжи превратились в острые кинжалы, вонзавшиеся прямо в Игён. Ее расстраивало даже то, что, ложась спать, Ынчжи иногда поворачивалась к ней спиной. Ынчжи могла ранить ее, не шевельнув пальцем, не произнеся и звука.

Игён не могла принять расставание так же спокойно, как это сделала Суи. Она рыдала и умоляла, просила подумать и дать их отношениям еще один шанс. Игён не ожидала, что способна так унижаться, но она была готова на все, лишь бы быть с Ынчжи. «Неужели я такая жалкая?» – спрашивала она себя, уже не помня толком, какой была раньше.

Игён прекрасно понимала, что с самого начала их отношений она так и не познала счастья, не омраченного чувством вины или тревоги. Ынчжи говорила, что они слишком похожи. Наверное, поэтому они так быстро понравились друг другу, но из-за одинаковых движений плыть вдвоем не смогли и лишь неуклюже барахтались на месте. Кто-то должен был первым выбраться из этой трясины. Но поворотным стал момент, когда их совместные с Ынчжи воспоминания просто не выдержали растущего день ото дня веса времени, и в конце концов разбились на куски, отпустив Игён из болезненного плена. Так все прошло.

Ынчжи позвонила поздней весной, когда Игён было тридцать три.

Они встретились в кафе у ее работы, но разговор не задался. Слишком сложно было за один час пересказать все события последних тринадцати лет, да никому из них этого и не хотелось.

– Не думала, что ты согласишься со мной встретиться, – призналась Ынчжи.

Игён вдруг ощутила странное спокойствие: Ынчжи больше не причиняла ей боль.

– Я была слишком своенравной.

– Понимаю, я сама была такой, – ответила Игён.

Несколько минут обе молчали. Ынчжи вдруг поинтересовалась, как поживает Суи, будто не сомневалась, что они до сих пор поддерживают связь.

– В последний раз я видела ее тринадцать лет назад.

– Вы больше не общались?

Игён не смогла ответить и лишь отрицательно покачала головой. «Я даже не знаю, жива ли она», – подумала Игён. Допив кофе, они распрощались. Встреча с Ынчжи вернула Игён в прошлое. С Суи они не увидятся никогда. Игён иногда думала о том, что они могут встретиться где-то случайно, но все-таки желала, чтобы такой случайности не произошло.

Суи до сих пор где-то там, глубоко внутри Игён, там, где не существует времени. Она не двигается с места и не сводит с Игён глаз. Игён зовет ее, но Суи не слышит. С пустым взглядом она стоит на осколках их разрушенного мира. До него Игён не может дотянуться, сколько бы ни пыталась. Были бы они сейчас вместе, не повстречай она Ынчжи? Игён не хватало смелости ответить на этот вопрос.

Спустя несколько месяцев после встречи с Ынчжи Игён поехала в родной город. От жары футболка промокла и прилипла к спине. Игён села на новый скутер своей матери и проехалась по району. Ни оптики, в которой они с Суи чинили очки, ни кафе, где они обедали, ни даже дома Суи – уже давно ничего не осталось. На месте, где когда-то стоял ее дом, теперь была заброшенная стройка, а из земли торчали красные арматурные стержни. Игён поехала к мосту.

Доехав до середины, она остановила скутер и подошла к перилам. Внизу журчала река. Игён вспоминала, как они вдвоем смотрели на воду, теряя счет времени. «Зачем мы это делали?»

Они все были там: Суи, впервые окликнувшая Игён по имени, Суи, не отводившая от воды зачарованного и испуганного взгляда, и смотревшая на нее совсем еще юная Игён.

– Суи, – тихо позвала Игён.

Вода в реке текла медленно и тихо.

Серая птица с длинными крыльями пролетела прямо над поверхностью воды. Игён знала, что это за птица.

Когда мы с родителями поселились в панельном доме в Кванмёне, мне было четыре года. Мы скитались по пригородам Сеула: переезжали из Кванмёна в район Ёккок в Пучхоне, из Пучхона – в Ансан, а затем снова вернулись в Кванмён. Папе с мамой этот только что построенный по образцу восемьдесят восьмого года дом представлялся настолько же роскошным, насколько необъятным было их огорчение из-за того, что денег на жилье в самом Сеуле так и не хватило. Прежние обогревавшиеся угольными брикетами квартиры не шли ни в какое сравнение с новой. Теперь в южные окна нашего просторного чистого зала на шестом этаже лились медовые лучи солнечного света.

На каждый этаж вдоль длинного открытого коридора заехало по восемь семей, и мы с Хёчжин стали жить за соседними дверями. Между нашими днями рождения было всего два дня, лет нам было одинаково, даже наш вес и рост почти не отличался. Помню, как первое время не понимала ее речь из-за того, что она говорила на диалекте. Раньше их семья жила в Чхильгоке, но, когда их папа нашел работу в Сеуле, они переехали в Кванмён.

Мы были совсем маленькими, но я до сих пор ясно помню некоторые истории из тех, что тогда рассказывала мне Хёчжин. Например, о том, как в их старом доме в потолке каждую ночь что-то шуршало, а потом выяснилось, что под крышей вылупились змеи, и мама-змея с детенышами постоянно там копошились. Или как она говорила, что в деревнях могилы детей находятся в отдельном месте, и что ночью, когда темно, можно увидеть парящие над ними голубые блуждающие огни. Под ее рассказы я вместе с ней уносилась в местечко под названием Чхильгок, где никогда в своей жизни не бывала.

Минимум раз в месяц дома у Хёчжин проводились поминки. В такие дни дверь их квартиры распахивалась настежь, оттуда гремели подвыпившие мужские голоса, а обувную полку заполняли стоптанные ботинки. Как только наступал вечер, Хёчжин убегала домой помогать.

Помню, что как-то раз мама зачем-то велела мне зайти к ним домой. В раскаленной от жары небольшой квартире теснились гости. Мне объяснили, что поминать будут предков прапрадедушки. Женщины в поте лица готовили угощение для мужчин, а мужчины, разодетые в черные костюмы, сидели под вентилятором.

Когда начался обряд, все замолчали и сделали строгие лица. К тому времени женщины закончили свои дела на кухне и теперь наблюдали за действиями мужчин. Мужские брюки блестели на попах. Все костюмы были одинаково черные, но носки у всех выглядели по-разному: протертые темные с просвечивающими пятками или двухцветные с серыми пальцами. Кичжун стоял среди мужчин с нарочито серьезным видом.

Я ненавидела Кичжуна, и насколько сильна была моя к нему ненависть, настолько же я его боялась. Но тогда я ещё не понимала всех этих чувств и просто старалась его избегать. Нам с Хёчжин в тот момент было по семь лет, а Кичжуну – двенадцать. Каким же большим в глазах первоклассниц выглядел шестиклассник! Даже мой папа и их с Хёчжин отец в то время воспринимались менее взрослыми, чем он.

Как-то раз, когда я уже повзрослела сама, мне попались его фотографии, сделанные в те годы. Кичжун, казавшийся таким высоким, на деле был просто маленьким, упитанным мальчишкой. На снимках он держал в руке микрофон и пел песню на дворовом конкурсе талантов. Я помню. Помню, что он слишком наигранно подражал эстрадным артистам и всех этим рассмешил. Был летний вечер девяносто первого года. Я хорошо его запомнила.