Лай А - Пустая гора. Сказание о Счастливой деревне

– Что это за мир, который так устроен?

Заяц вдруг сказал:

– Я спрашивал брата Гэлу, он тоже не знает, что там внутри.

– Что? Так пусть посмотрит, тогда и узнает.

В эту минуту по небу прокатился негромкий низкий раскат грома, на горах заходили волнами под ветром кроны деревьев, струившиеся сверху потоки солнечного света то вспыхивали, то меркли.

Гром словно подсказал Эньбо: «Странно, ведь у Гэлы тоже нет глазной болезни!»

Цзянцунь Гунбу сказал:

– Разве что в следующей жизни у него будет новая пара быстрых зорких глаз, а в этой жизни ему без глаз не выжить.

Эньбо всегда хорошо понимал суть дела, в этот раз к тому же его подталкивало горячее стремление принести народу избавление от напасти, и он с воодушевлением сказал:

– Посмотреть значит посмотреть, самое большее – ослепнут мои оба глаза, – и решительно зашагал через площадь в сторону Гэлы и его матери, видневшихся в дверном проёме.

Снова ударил гром, дождевая вода огромными каплями падала, разбиваясь о крыши, о землю, взметая облачка лёгкой пыли; уже по этой взметнувшейся пыли было видно, как много грязи выпало сверху с неба за эти десять с лишним дней.

Эньбо прорывался вперёд сквозь мощные струи дождя, дождевые капли бились о его макушку и разлетались мелкими брызгами, он шёл, словно сказочный дикий зверь, поднявшийся из глубины вод. Струи дождя становились всё гуще, людям на этой стороне площади уже не было видно той, другой стороны, отрезанной плотной водяной завесой; Сандан, широко раскрыв глаза, смотрела, как в её сторону сквозь пелену дождя стремительно шагает сильный и грозный мужчина с бритой головой.

Сандан потрясла Гэлу за плечо, показала пальцем:

– Смотри!

Гэла посмотрел и сказал:

– Дождь смыл запах пыли.

Сандан сказала:

– Смотри на этого человека!..

Гэла сказал:

– А, это папа Зайца.

Сандан снова восхищённо воскликнула:

– О, божественно, этот мужчина такой красивый! – И потом Сандан широко раскрыла руки в сторону этого летящего к ней сквозь дождь мужчины, в её глазах сверкнул ослепительный блеск, она сама была словно сошедшая с небес. Но именно это движение и поза испугали мужчину.

Мужчина внезапно остановился, настолько резко, что его даже качнуло вперёд. Он встал и замер, отделённый завесой дождя. Дождевая вода яростно обрушивалась вниз между ними, низвергалась на всю деревню, смывая всю грязь и её затхлый, удушающий запах.

Гэла сказал:

– Мама, это папа Зайца.

Сандан лишь продолжала твердить своё:

– Какой красивый мужчина, какой красивый, ты только посмотри, какой же он красивый…

Однако как раз это её выражение лица испугало и остановило мужчину. Гэла подбежал, схватил Эньбо за локоть:

– Дядечка, зайдите в дом от дождя!

Эньбо сказал:

– Нет. Я не пойду…

– Тогда зачем ты пришёл?

Во взгляде Эньбо понемногу стала появляться враждебность.

– Столько мужчин приходят к ней, и ты тоже? Смотри, она уже зовёт тебя, иди скорей, иди же!

– Нет, Гэла, это не то, что ты думаешь…

– Да ты посмотри, ты посмотри на неё, вы же все смотрите на неё как на суку? Сучка подняла хвост, иди же скорей!

Эньбо схватил Гэлу за ворот и разом вздёрнул вверх, так что их глаза оказались на одном уровне:

– Ты запомни, что я скажу, малыш: твой дядя Эньбо не такой, как те мужчины. И ещё: ты не должен так говорить о своей матери, даже если бы она и правда была собакой, она же твоя мать!

Гэла брыкнул пару раз своими тонкими, худыми ногами, но это не произвело никакого результата, он по-прежнему висел и болтался в воздухе, не касаясь земли, и струи дождя били его как плети.

Густой дождь, чистый, светлый дождь падал с высоких небес.

Гэла увидел, как глаза Эньбо из злых и жестоких становятся мягкими, потом он почти шёпотом сказал:

– Запомни, нельзя повторять за другими, ты не должен плохо говорить о своей матери.

Если бы дождь не утих в эту секунду, то Гэла не смог бы расслышать этих слов.

Сердце Гэлы тоже смягчилось, он сказал:

– Дядя, отпусти меня.

– Ты запомнил, что я сказал?

– Я запомнил.

Только тогда Эньбо опустил его. Через быстро редеющие струи дождя он внимательно посмотрел на Сандан. Сандан застонала, припала к дверной раме и, обмякнув, соскользнула вниз, уселась на порог. Эньбо раскрыл широкую ладонь, провёл по макушке, стряхивая дождевую воду, развернулся и ушёл.

Дождь прекратился как по волшебству, солнце ослепительно заиграло на лужах, раскинувшихся повсюду. Обходя лужи, Эньбо возвращался к людской толпе, ожидавшей на другой стороне площади.

– Ты видел?

– Там правда драгоценности?

– Они настоящие?

Только его жена говорила не так как все:

– Ты трогал её вещи? Дай посмотрю на твои руки.

Эньбо дал ей посмотреть со всех сторон свои руки, улыбался и не отвечал. Его взгляд был устремлён вверх, выше голов, на другую сторону площади, но он туда смотрел не на Сандан, его глаза смотрели чуть выше, в сторону вечных снегов Аутапи, там, на только что отмытой бирюзовой синеве горы сомкнулась, словно многоцветный пояс, яркая радуга.

Люди не смотрели на радугу, они даже не заметили, что Эньбо смотрит на радугу, а продолжали настойчиво спрашивать:

– Так ты видел?

– Правда, что там драгоценности? И много?

– Они все настоящие?

Эньбо вполголоса отвечал:

– Да-да, очень много, у этой женщины очень много драгоценностей.

– Красивые?

– Очень красивые?

Эньбо отвёл наконец глаза от радуги и сказал:

– Да, очень красивые, ещё красивее, чем эта радуга.

Тут люди засомневались, все повернулись к Цзянцунь Гунбу:

– Уважаемый лама, у этой женщины действительно есть драгоценности, это большая проблема.

Удерживая улыбку, лама отвечал:

– Если где-то собрано в одном месте много драгоценностей, это значит, что небеса ещё не оставили это место.

– Но ведь… но ведь…

– Но ты всё-таки придумай что-нибудь, не надо, чтобы у нас снова была глазная болезнь…

– Врач вашу болезнь уже вылечил.

– Но может опять появиться…

Цзянцунь Гунбу пришлось взять кусок жёлтой ткани, которой раньше была обёрнута священная книга, сказать, что если сшить из неё чехол и мешочек Сандан будет внутри, то бояться нечего.

– Конечно, – сказал он, – если кто и вправду захочет это взять, откроет мешочек, то я тогда ни за что ручаться не берусь.

Все сказали, что никто не осмелится хватать руками то, чего не видно глазами. Цзянцунь Гунбу снова сказал:

– Но всё-таки: глазами не видно, а кто поручится, что не будут думать об этом?

Все опять стали спрашивать, как с этим быть.

Цзянцунь Гунбу тогда с торжественным, серьёзным видом сказал:

– Если много об этом думать, тогда, возможно, могут появиться болячки во рту.