Джоди Пиколт - Книга двух путей

Похоже, исходя из этого, Дамфрис и поставил нас работать в паре.

Он похлопал нас по плечу и пошутил, процитировав Рамсеса II из фильма «Десять заповедей»:

– «Да будет так записано. Да будет исполнено». – После чего добавил: – Что, как вы знаете, бред собачий.

Профессор удалился, отправившись проверять остальных, а мы с Уайеттом заняли прежние позиции.

– Итак, – сухо произнес Уайетт, – а ты знала, что сцена транспортировки колосса в фильме Сесила Б. Демилля считалась эталонной?

За последние две недели профессор Дамфрис успел раз двадцать упомянуть этот факт.

– Ну надо же, – с невозмутимым видом ответила я. – Впервые об этом слышу.

Дамфрис обожал рассуждать о допущенных в фильме ошибках. Судя по фильму, все, что говорил фараон, не подвергалось сомнению. Однако у египтян имелась отлаженная система правосудия. И даже после убийства фараона, а именно Рамсеса III, была созвана независимая судейская коллегия, опросившая всех свидетелей, прежде чем вынести приговор убийце.

Я переводила на пленку фигуру надсмотрщика, который, стоя на самой статуе, показывал, куда ее тащить.

– А ты когда-нибудь смотрел «Десять заповедей»? – спросила я Уайетта.

– Каждую Пасху, – ответил он.

– Еще одна ошибка в фильме. Надсмотрщик не держал в руке кнут. Он хлопает в ладоши. Вот погляди.

Внезапно Уайетт принялся взбираться по лестнице с другой стороны. Он провел пальцем по иероглифам, начертанным возле надсмотрщика:

– «Слова, сказанные: солдаты должны соблюдать четкий ритм… – Не могу прочесть этот кусок. – Джехутихотеп, любимейший из царей». – Уайетт поймал мой взгляд. – Он диджей.

– Задающий крутой ритм, – рассмеялась я.

– Диджей Хутихотеп, – сказал Уайетт. – Здорово, Дейр-эль-Берша! А ну-ка поднимите руки вверх! – Он спрыгнул с лестницы и показал на людей, волочивших колосса: – Это еще далеко не все проколы Сесила Демилля. Парни, что волокут эту штуковину, вовсе не рабы. Имеется недостающая часть надписи, где говорится, что статую тащили три отряда рекрутов, а также вырезавшие ее скульпторы и камнетесы.

– Ага, хотя в кадре явно не хватает Чарлтона Хестона. – И на этих словах я потеряла равновесие.

Я наверняка рухнула бы на каменный пол, но Уайетт каким-то чудом оказался прямо подо мной, и мы упали вместе – куча-мала. Уайетт перекатился на спину, крепко обняв меня и таким образом приняв на себя основной удар.

В этой гробнице, где время, казалось, навеки замерло, оно остановилось и для нас с Уайеттом. Его руки сжимали мои плечи, я видела реальный страх в его глазах, не за себя – за меня.

– Ты в порядке? – прошептал он, а я, прижатая к нему, не слышала его голоса, а скорее чувствовала.

Была ли я в порядке?

Он захрипел под тяжестью моего тела, и я сползла на пол.

– Спасибо, что переломил ситуацию, – сказала я.

– Спасибо, что сломала мне колено. – Проверив коленный сустав, он с трудом встал. – Впрочем, если верить примете, мне в любом случае было суждено получить свою порцию дерьма.

Падая, мы все-таки умудрились оторвать от стены лавсановую пленку, и я с зубовным скрежетом представила, каково будет прилеплять ее на место. Но теперь, когда роспись не скрывалась под пленкой, я невольно залюбовалась ее красотой: темно-красным цветом кожи волочивших статую, бледно-желтыми тонами каменного изваяния, бирюзовым фаянсом ожерелья идущего за статуей властвующего номарха, белыми складками его одеяния. Почтительно понизив голос, я процитировала строки стихотворения Шелли:

Уайетт, стоявший возле меня, посмотрел на изображение:

– Не тот колосс.

Я это знала. Шелли написал стихотворение о внушительной статуе Рамсеса II.

– Ага, – согласилась я. – Но основополагающая идея та же.

Уайетт на секунду притих.

– Думаю, этому самому Джехутихотепу было бы страшно приятно узнать, что мы будем говорить о нем спустя четыре тысячелетия. Он продолжает жить хотя бы потому, что мы сейчас произносим его имя. Вот погляди. – Уайетт показал на стены гробницы. – Здесь повсюду имена, перечисление деяний, автобиографические тексты. Ведь гробницы должны были быть открыты для посещения. Именно так и сохранялась память. – Уайетт посмотрел на меня. – Потому-то мы и хотим все это опубликовать, да?

– Ты надеешься увековечить наши имена? – Я покачала головой. – Два ничтожных аспиранта, фамилии которых упоминаются разве что в сноске одной из статей Дамфриса?

– Олив, я тебя никогда не забуду, – рассмеялся Уайетт. – При всем желании.

Я ткнула его кулаком в плечо:

– Это совсем не то, чем когда тебя помнят потомки.

– Разве? – улыбнулся Уайетт.

Не знаю, сколько часов я сижу на полу по-турецки и читаю диссертацию Уайетта. Солнце уже опустилось так низко, что у меня начинают гореть глаза от усилий поймать хотя бы немного света для чтения. Здесь есть лампочка, но мне неохота вставать, чтобы ее включить. Мне страшно, что все это сейчас исчезнет и я проснусь в Бостоне, а Египет будет лишь пленкой, оставшейся после мыльных пузырей сна.

И хотя в «Текстах саркофагов» прямо не говорится, что саркофаг – это микрокосм загробного мира, об этом свидетельствует расположение текстов (Макдауэлл, 2002) .

Заклинание 1029, первое заклинание «Книги двух путей», описывает восходящее солнце: Дрожь охватывает восточный горизонт при звуках голоса Нут. Она расчищает для Ра пути к Великому Осирису, когда Ра плывет по загробному миру. Взойди, о Ра!

Я закрываю глаза. Перед моим мысленным взором встает цепь воспоминаний: Харби чистит апельсин в переднем дворе; мои руки и ногти коричневые от пыли; странное облегчение от горячего чая в жаркий день. Боль в подъеме стопы после целого дня на ногах. Белый шарф, развевающийся за моей спиной, когда я еду на велосипеде. Я держусь за руль, Уайетт крутит педали.

Нут – богиня неба, мать Осириса. Загробный мир также находится в ее теле; саркофаг может быть Нут, и, таким образом, мумия в ее лоне становится Осирисом .

Я помню, как луна опускалась на подоконник, охраняя мой сон. Скрип песка под обнаженными бедрами. Урчание вентилятора в моей спальне, возрождающегося к жизни после перебоев с электроэнергией. Звук его дыхания.

Термин «восстань» конкретно означает, что именно делает мумия – при пробуждении, – таким образом, здесь Ра – это мумия; здесь Ра – это умерший в своем саркофаге.

Когда мы жили тут во время рабочего сезона, каждую ночь здесь было столько пыли и песка, что приходилось промывать глаза соленой водой и усиленно моргать, чтобы снова увидеть мир. То же самое я чувствую прямо сейчас, читая пояснения к теориям, которые мне не довелось доказать.