Мари-Бернадетт Дюпюи - Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

Ричард кивнул, чувствуя, как в висках стучит кровь. Ему было так плохо, что он не сразу уловил смысл сказанного другим жандармом. А тот как раз указывал на моторное судно, причалившее в непривычном месте – у набережной Конти.

– Аджюдан [4] Старшее унтер-офицерское звание. , мы не видели эту лодку, потому что ее загораживала стрелка острова Сите и деревья на площади Вер-Галан! Кажется, они вытащили кого-то из воды. Женщину!

Ричард, у которого немилосердно шумело в ушах и к горлу подкатывала тошнота, как раз повернулся, намереваясь уйти. Услышав это, он замер. Это была отчаянная, но все-таки надежда.

Элизабет, в длинной белой ночной сорочке, приятно пахнущей мылом, лежала на узкой больничной кровати и… чувствовала себя совершенно счастливой. Приступообразную боль внизу живота она приняла как благословение. Седовласая медсестра подошла поправить у нее на груди одеяло, которое молодая женщина терзала пальцами.

– Постарайтесь лежать спокойно, мадемуазель, – посоветовала она доброжелательно и в то же время строго. – Ваше счастье, что вас так быстро спасли. А могли бы и задохнуться. Течением вас вынесло к барке, и, благодарение Богу, хороший пловец вас вытащил.

На все это молодая женщина отвечала тихо и смущенно: «Да, да, я знаю». Она не вполне еще осознала всю серьезность своего отчаянного поступка, но ни о чем не жалела, потому что чудо случилось.

«Будь у меня силы, я бы закричала от радости, увидев кровь в лодке! И когда заболел живот, тоже!» – думала она. Сейчас у Элизабет было одно желание: увидеть свою ненаглядную Бонни и чтобы та ее обняла. «Расскажу ей правду. Больше не могу молчать, – размышляла молодая женщина, радуясь, что осталась жива. – Ричард тоже должен знать. Даже если потом не захочет на мне жениться».

Слева и напротив были еще кровати, еще пациенты. Стоны, хриплый шепот… Элизабет им искренне сопереживала, ведь те, другие, мучились от телесных недугов, а она хотела покончить с собой из-за моральных терзаний, ставших невыносимыми.

«Завтра же, если отпустят из больницы, пойду исповедуюсь! – решила она. – Нужно будет еще дать денег этим славным людям и их племяннику, ведь им пришлось нанять фиакр, чтобы отвезти меня в больницу. Но как? Они собирались сразу отплыть, они сами так сказали».

Элизабет снова нервно затеребила одеяло. Если семья Дюрье и правда продолжит путь, она не сможет с ними расплатиться!

Опять подошла медсестра, и вид у нее был суровый.

– Мадемуазель, прошу, не надо волноваться. Мы уже послали человека по указанному вами адресу. Ждать осталось недолго.

– Да, да, простите! Но я сейчас думаю о тех, кто меня спас. Я даже не успела их как следует поблагодарить.

Это изящное, бледное лицо, этот умоляющий взгляд голубых глаз… Медсестра растрогалась. Погладила Элизабет по влажному лбу, улыбнулась, поправила мокрый еще завиток каштановых волос.

– Кажется, я знаю, о чем вы думаете, – прошептала молодая женщина, прислушавшись к своей интуиции.

– Неужели?

– Со мной это случилось из-за того, что я прыгнула в реку, до этого ничего такого я с собой не делала. Я бы никогда не осмелилась сделать то, о чем вы думаете. Мне просто было очень-очень плохо.

– Если это по вине мужчины, моя хорошая, то вы – не первая и – увы! – не последняя, – отвечала медсестра тоже шепотом. – И не надо оправдываться: доктор, осмотревший вас сразу после поступления, сказал, что вы точно не беременны. А теперь отдыхайте!

С минуту Элизабет лежала зажмурившись, потом радостно улыбнулась.

«Если так, я все забуду! – пообещала она себе. – Теперь можно ехать. Я снова буду с ма и па в Нью-Йорке, и все опять будет хорошо!»

Мысли ее обратились к Мейбл и Эдварду Вулвортам. Как бы они огорчились, узнав о ее гибели! И могло ли быть по-другому? Вулворты десять лет опекали Элизабет и заботились о ней.

«Мои родители по зову сердца! Любимые и любящие!»

Звук стремительных, тяжелых шагов заставил ее вздрогнуть. К кровати быстро подошел мужчина. Ричард! Разгоряченный ходьбой, с блестящими от слез янтарными глазами, в купленном к свадьбе бежевом льняном костюме.

– Лисбет! – прошептал он. – Лисбет! Это правда ты! Меня к тебе не пускали. Заставили ждать в коридоре.

Он словно бы прибавил в росте, и его черные волнистые волосы чуть растрепались.

– Если этот господин вам докучает, скажите! – вмешалась медсестра. – Вы ведь просили прийти даму, вашу подругу Бонни.

– Это мой жених, он мне совсем не докучает, – заверила ее Элизабет.

– Тогда ладно.

Чтобы было удобнее разговаривать, Ричард опустился на колени у кровати, даже не глянув на стул для посетителей. Своими теплыми ладонями он накрыл руки Элизабет, маленькие и холодные.

– Ты плакал? – удивилась она.

– Милая, я думал, тебя больше нет! И тоже хотел умереть. Лисбет, почему?

Ей никогда не доводилось видеть его таким потерянным. Расчувствовавшись, Элизабет залилась умиротворяющими слезами, с которыми исторгался яд, неделями отравлявший ей душу.

– Ричард, прости! Ты уже знаешь, что я сделала?

– Знаю. Я пошел к мосту Пон-Неф, рассчитывая тебя догнать, ты ведь часто ходишь в сад Тюильри. И там, на мосту, была толпа. Мне рассказали, что молодая женщина в желтом платье бросилась в реку. Я чуть с ума не сошел, чуть не прыгнул следом! Жандармы стали меня спрашивать, а потом один из них и говорит: мол, вон там, ниже по течению, лодочники только что вытащили из воды женщину. Никогда еще я так быстро не бегал. Но все равно не успел: твои спасители на фиакре повезли тебя в Л’Опиталь-де-ла-Шаритэ [5] Больница основана в XVII столетии и ранее именовалась «Больница братьев-госпитальеров ордена Святого Иоанна Божьего». Закрыта и разрушена в 1935 г. Располагалась в непосредственной близости к набережным Малаке и Конти. (Примеч. автора.) . Мне все это рассказал лодочник. Жандармы остались его допрашивать, а я побежал сюда. Меня оставили ждать в коридоре, но потом терпение мое лопнуло. Наконец-то я тебя вижу, живой и невредимой, и ты со мной разговариваешь, ты на меня смотришь! Лисбет, это такое счастье!

Ричард поцеловал молодую женщину в щеку. Ему хотелось обнять Элизабет, прижать к груди. Однако он не осмелился – слишком много посторонних: больные, медсестры, монахиня… Элизабет же с ужасом осознавала, какому потрясению он подвергся по ее милости.

– Прости меня! – снова сказала она. – Зато теперь мы можем жить счастливо. Если ты все еще хочешь взять меня в жены, после всего, что из-за меня пережил, – всех моих недомолвок, холодности… Ричард, пожалуйста, попроси, чтобы задернули занавески, я должна кое в чем тебе признаться. Тогда ты поймешь, почему я хотела умереть.