Румаан Алам - Оставь мир позади

– Как там в офисе, все в порядке? – Клэй никогда не мог устоять перед искушением произнести слово «офис» с особой интонацией. Это была синекдоха ее профессии в целом, как он ее по большей части – но не совсем – понимал. У супругов должна быть своя жизнь, и у Аманды она была, совершенно отличная от его. Возможно, это могло служить объяснением их счастья. Как минимум половина знакомых им пар была в разводе.

– Все в порядке.

Одна из прописных истин, к которым она прибегала чаще всего, заключалась в том, что некоторые должности были неотличимы друг от друга, поскольку все они подразумевали рассылку электронных писем с оценкой собственно работы. Рабочий день состоял из нескольких коммюнике по вопросам этого самого дня, кое-какой бюрократической вежливости, семидесяти минут ланча, двадцати минут хождения по опенспейсу, двадцати пяти минут на кофе. Иногда ее участие в этом спектакле казалось глупым, а иногда – очень важным.

Пробок было не так уж и много, но затем, когда шоссе превратилось в улицы, двигаться стало трудно. Сродни заключительному, самому сложному этапу возвращения лосося домой, только с пышно-зелеными разделительными полосами и мини-торговыми центрами с залитой дождем штукатуркой. Вокруг были либо городки синих воротничков, полные выходцев из Центральной Америки, либо процветающие города, населенные белым полусветом вроде слесарей, дизайнеров интерьеров и риелторов. Настоящие богачи жили в каком-то другом царстве, вроде Нарнии. В это царство можно было попасть, проследовав по дорогам с лежачими полицейскими до неизбежного конечного пункта, до тупика, до особняка с крышей из деревянной черепицы и видом на пруд. Воздух тут был сладким коктейлем из океанского бриза и счастливых случайностей, полезным для помидоров и кукурузы, а еще казалось, что можно уловить в нем нотку роскошных автомобилей, искусства и мягких тканей, которые богатые люди оставляют сложенными на диванах.

– Остановимся перекусить? – в конце фразы Клэй зевнул, вышел придушенный звук.

– Умираю от голода, – гипербола от Арчи.

– Давайте в «Бургер Кинг»! – Роуз заметила ресторан фастфуда.

Клэй почувствовал, как напряглась жена. Она предпочитала, чтобы они ели здоровую еду (особенно Роуз). Он умел улавливать ее неодобрение как эхолокатор. Оно напоминало набухание, которое предвещало эрекцию. Они были женаты шестнадцать лет.

Аманда ела картофель фри. Арчи попросил гротескное количество маленьких брикетов жареной курицы. Он вывалил их в бумажный пакет, перемешал с картофелем фри, вылил туда содержимое небольшой покрытой фольгой емкости со сладким и липким коричневым соусом и удовлетворенно жевал.

– Мерзость. – Роуз не одобряла своего брата, потому что он был ее братом. Она ела гамбургер менее утонченно, чем думала: майонез окаймлял ее розовые губы. – Мама, Хейзел кинула геолокацию – может, посмотрите и скажете, как далеко от нас ее дом?

Аманда вспомнила, что была шокирована тем, какими громкими младенцами были ее дети, когда она прикладывала их груди. Втягивание и сосание, похожие на звуки канализации, бесстрастная отрыжка и приглушенный метеоризм, словно неразорвавшийся фейерверк, животный и бесстыдный. Она отклонилась назад к телефону дочери, жирному от еды и пальцев, горячему от чрезмерного использования.

– Дорогая, он точно не может быть рядом с нами. – Хейзел была не подругой, а скорее одной из навязчивых идей Роуз. Роуз была слишком юна, чтобы это понять, но отец Хейзел был директором в «Лазарде» [3] Крупная консалтинговая компания. ; отпуска двух семей вряд ли были похожи.

– Ну посмотри . Ты же говорила, что мы, возможно, сможем туда съездить.

Она могла предложить что-то в этом роде, когда не особо вникала в разговор, и потом раскаивалась, потому что дети запоминали ее обещания. Аманда посмотрела на телефон. – Это Ист-Хэмптон, милая. Как минимум час. Больше часа, зависит от того, в какой день ехать.

Роуз откинулась на спинку сиденья с явным раздражением.

– Можно мне обратно телефон, пожалуйста?

Аманда повернулась и посмотрела на дочь, расстроенную и красную.

– Извини, но я не хочу проторчать два часа в летних пробках ради детского утренника. Не в собственном отпуске.

Девочка скрестила руки на груди: сердитая гримаса как оружие. Детский утренник! Она была оскорблена.

Арчи жевал, глядя на свое отражение в окне.

Клэй ел за рулем. Аманда была бы в ярости, если бы они погибли в аварии из-за того, что его отвлек сэндвич в семьсот калорий. Дороги сузились еще больше. Фермерские киоски – на принципе доверия: войлочные зеленые лотки-пинты, полные пушистой малины, плесневеющей от сока, и деревянный ящик для пятидолларовых банкнот – на некоторых съездах, отходящих от главной дороги. Все было таким зеленым, что откровенно говоря, немного сводило с ума. Эту зелень хотелось съесть: вылезти из машины, встать на четвереньки и впиться в саму землю.

– Давайте подышим воздухом. – Клэй открыл все окна, изгоняя вонь своих пукающих детей. Он сбросил скорость, потому что дорога соблазнительно изгибалась, словно двигающееся туда-сюда бедро. Дизайнерские почтовые ящики как коды бродяг-хобо [4] Знаки американских бездомных, служат для коммуникации друг с другом. : хороший вкус и богатство, проезжайте мимо. За густыми деревьями ничего не было видно. Знаки предупреждали об оленях, тупых и привыкших к присутствию людей. Они уверенно расхаживали по улицам, косоглазые и поэтому подслеповатые. Повсюду были видны их трупы, орехово-коричневые и надутые смертью.

Они свернули за поворот и наткнулись на автомобиль. Арчи в возрасте четырех лет знал бы его название: это был прицеп на гусиной шее – огромное, пустое транспортное средство, которое тянул прилежный трактор. Водитель игнорировал машину позади с безразличием аборигена к знакомому инвазивному виду, пока прицеп пыхтел на холмах дороги. Только больше чем милю спустя он свернул к себе домой, и к этому моменту нить Ариадны или то, что связывало их со спутниками над головой, порвалась. Навигатор понятия не имел, где они, и им пришлось следовать указаниям, которые Аманда, адептка планирования, озаботилась записать в свой блокнот. Налево, затем направо, затем налево, затем налево, затем еще милю или около того, затем снова налево, затем еще две мили, потом направо, не совсем потерялись, но и не совсем не потерялись.

ДОМ БЫЛ КИРПИЧНЫЙ, ВЫКРАШЕННЫЙ В БЕЛЫЙ ЦВЕТ. В красном цвете, преображенном таким образом, было что-то заманчивое. Дом казался старым, но и новым. Массивным, но и легким. Возможно, таково было исконно американское желание, или же просто стремление нашего времени, – хотеть, чтобы дом, машина, книга, пара обуви объединяли в себе эти противоречия.