Андрей Розум - Зелёный мяч

Он считал, что мужику в три года негоже «сосать дунду». Поэтому я засыпал, зажав губами рожок от угла одеяла. Но это было не то. Дед и сам только-только бросил свою «дунду-сигарету» и, может, поэтому был злой и педагогически настроенный. До обеда, впечатлённый приездом мамы, я необычно много разговаривал, и, наверное, поэтому мне приснился сон, что у меня исчез рот. Я над этим размышлял. Но всё равно моё настроение было замечательное. Выпив стакан молока с корочкой свежего батона и черничным вареньем, я прямиком направился в кухню, где колдовала мама, к своему новому волшебному другу – Щуке.

К своему огорчению, в миске Щуку я не обнаружил. Не произнеся ни слова, я стал её искать. Я шёл по запаху. Сначала я увидел несколько серебристых чешуек на коричневом деревянном полу. Затем в помойном ведре обнаружилось что-то похожее на серую змею, свернувшуюся в клубок. Мама готовила что-то за кухонным столом, и запах привёл меня к ней. Я подошёл и попытался посмотреть, что она делает.

– Мама, а где Стюка? – спросил я.

Мама напряглась и всем телом на что-то навалилась. Я услышал хруст.

– Какая штука? – сдувая чёлку со лба, спросила мама, одновременно выбрасывая что-то в помойное ведро. Это что-то увесисто звякнуло об жестянку. В полёте это что-то успело посмотреть на меня своим волшебным круглым глазом. Я замер. Два шага до ведра казались дальше, чем озеро Факел. Я подошёл к ведру. Безжизненная голова мёртвого друга Щуки лежала на дне ведра, чуть кровоточа тёмно-коричневой струйкой. Я побледнел, колени подогнулись, и я плюхнулся на пол. Слёз не было. Огромный ком застрял в горле и не давал голосу вырваться наружу. Я перестал дышать. Сколько это длилось, естественно, я не помню.

– Что с тобой? Ты меня слышишь, малыш? Что с тобой? – трясла меня мама. Я заревел.

На мой рёв, весь в опилках, вбежал дед. За ним баба. Мой рёв поднял всю деревню.

– Давно надо было его к бабке сводить, спужался он чего-то, я тебе говорила, – причитала моя бабка.

На втором часу моего беспрерывного ора бабушка не выдержала и побежала к местной шептухе бабе Тане. Баба Таня оказалось бессильной. Шёл третий час.

– Что с тобой, сыночек… – обнимая и гладя меня по взмокшим волосам, спрашивала мама, обращаясь уже, скорее, к себе самой.

– Стюка… – просипел я.

– Что? – не понимала мама.

– Ыба… – ответил сквозь слёзы я.

– Рыба? Так ты из-за селёдки?

– Да-ааааа!!! – прохрипел я и снова заорал.

Мама ушла на кухню. Через десять минут голова селёдки аккуратными стежками была пришита к телу. Я пришёл в себя. С той минуты я помню всё, что со мной происходило.

Дед часто брал меня с собой, когда ездил в город по своим делам. Он был немногословным, задумчивым, но всегда жизнерадостным и весёлым человеком. Жизнь его была сложной и оставила свои следы. Многозначительные татуировки по всему телу, отсутствие безымянного пальца на левой руке и копна седых, прилежно уложенных слева направо волос делали его загадочным.

О Войне он почти не говорил. Но видно было, как при всяком напоминании о ней глубокая морщина между бровями становилась ещё глубже.

Дорога до города занимала примерно два часа. Я лежал в деревянной телеге, уютно устроившись на подстеленной дедом соломе, и рассматривал причудливые белые облака, цеплявшиеся за макушки огромных придорожных тополей. Телега сильно скрипела, колёса шипели об асфальт, а лошадь выстукивала подковами какую-то мелодию. Кобыла Вишня была самой любимой лошадью деда. Рассказывали, что однажды Вишня сама привезла деда домой, когда тот загулял у родственников в соседнем районе.

Вскоре мы въехали в город с единственным светофором в центре. Повернувшись на бок, я стал внимательно всматриваться в серые пятиэтажные дома и витрины магазинов. Пахло городом и немного бензином, хотя машин было мало.

– Доброе утро, лейтенант Петров. Предъявите ваши документы. Где ваши права? – строго произнёс молодой милиционер, остановивший нас за перекрёстком.

Лейтенант Петров скрывал улыбку, а в десяти метрах от него стоял УАЗ, в котором затаились несколько теней, прислушивающихся к диалогу.

– Какие же у меня права, сынок? Я же на кобыле, – спокойно ответил дед.

– Вы на гужевой повозке, а это тоже транспортное средство. Вы, соответственно, водитель. У вас должны быть права на вождение транспортного средства.

Тени в уазике заржали. Вишня лишь повела ухом в сторону зелёной машины. Дед ответил:

– А-а-а! Ты про права-то! Да я совсем и забыл-то, старый уже! – чуть улыбнувшись, тихо ответил дед. – Есть у меня права. Конечно, есть.

Слегка наклонившись к лейтенанту, дед вполголоса произнёс:

– Достань, пожалуйста. А то отсюда не дотянусь. Они у меня в бардачке… Под хвостом у кобылы…

Уазик запрыгал от смеха.

– Всего хорошего. Счастливого пути, – отдал честь смутившийся милиционер.

Одним из пунктов назначения в дедовом маршруте был городской рынок. К нему мы не спеша и направились. Уже через полчаса дед привязывал Вишню к деревянному столбу, а я, предвкушая прогулку по лабиринтам базара, прыгал от нетерпения возле телеги. Очень хотелось горячих пирожков с повидлом, которые из большого пластикового ящика на колёсах, по пять копеек за штуку, продавала румяная тётенька. Мы приближались ко входу на рынок. Запах пирожков уже щекотал мои ноздри, и в животе заурчало.

Моё внимание привлёк старик, сидевший рядом со входом, прямо на земле. Только поравнявшись с ним, я с ужасом понял, что у него нет ног: ниже колен чёрные потрёпанные штаны были перевязаны белой верёвкой. На запылившемся пиджаке висело несколько медалей. Старик сидел, привалившись к бетонному забору, опустив седую голову, глядя в одну точку, то ли молился, то ли бормотал что-то себе под нос. Рядом с ним на земле стояла алюминиевая мисочка, в которой лежало несколько монет. Люди, ускоряясь, двигались мимо странного старика, словно не замечая или стесняясь обратить на него внимание.

Довольная улыбка в мгновение исчезла с моего лица. Мы тоже прошли мимо, и уже на территории базара дед остановил меня:

– Погоди, – он покопался в кармане и протянул мне монету в двадцать копеек, слегка кивнув головой в сторону старика. Я сразу понял и, не произнеся ни слова, вернулся ко входу. Монета со звоном упала в алюминиевую мисочку. Старик поднял голову, молча кивнул в знак благодарности и едва заметно улыбнулся.

Я увидел его глаза. Голубые, глубокие, с болью и слезами. Мне показалось, что я их уже где-то видел. Позже я вспомнил. В углу большой комнаты нашего дома, за телевизором, висела икона, на которой были изображены мать с ребёнком. Это были глаза ребёнка с иконы.

Читать дальше