Лайза Дженова - Каждая сыгранная нота

Кэти листает его медкарту, делая карандашом какие-то пометки – Ричарду их не разобрать, – потом поднимает на него глаза и удовлетворенно улыбается:

– У меня всё. У вас есть какие-нибудь вопросы? Может, я могу помочь, если вам что-то нужно?

Ну-ка поглядим. Что же ему нужно? Ему нужно записать свой голос, потому что скоро он уже не сможет говорить и в противном случае будет звучать как Стивен Хокинг или вообще останется безъязыким. По всей вероятности, нужен зонд для искусственного питания. Определенно нужно кресло-коляска, причем в самое ближайшее время. Ему нужна новая квартира с лифтом и пандусом. Ему нужен кто-то, кто будет за ним ухаживать.

Слишком много всего. Не переварить. Слишком многое он теряет и слишком во многом нуждается в одно и то же время. Старается сосредоточиться на самом насущном. Отказ левой руки. Он останется без рук. Не сможет больше самостоятельно питаться, самостоятельно одеваться, самостоятельно мыться. Выгребет все до цента с банковских счетов и наймет помощников. Не сможет работать на компьютере. Будет печатать большими пальцами ног.

Потеряет фортепианный концерт Равеля для левой руки. Больше никогда не сыграет на рояле.

Это та потеря, которую он представлял себе в самых мельчайших подробностях с первых, слабых еще признаков болезни, именно она выхолащивает самое его нутро, лишает сна и заставляет испытывать желание прямо сейчас наглотаться таблеток и покончить с жизнью. Ведь какая у него может быть жизнь без фортепиано?

И все же не эта потеря неожиданно оглушает его и повергает в панику, да так, что он не в состоянии сглотнуть скопившуюся во рту слюну. Ричард снова думает о Максин, вспоминает, как они обнялись на прощание. Он до сих пор мысленно ощущает ее тело в своих руках, ее грудь, прижавшуюся к его груди, влажную щеку на плече, дыхание на шее. В воспоминании об этом объятии ему чудится извинение, полная трагизма история любви. Он первым ее отпустил. Максин быстро последовала его примеру, выскользнула из рук и ушла из его жизни. Сейчас он жалеет, что не задержал ее хотя бы ненадолго.

Он вот-вот останется без левой руки. Три месяца назад он в последний раз обнял Максин. Могло то объятие стать последним во всей его жизни?

Ричард нервно сглатывает, но давится слюной, и кашель быстро перерастает в плач. Кэти предлагает ему салфетку. Он униженно ее принимает. Но потом решает, что ему все равно. Чего она не видела в этой смотровой? Он тратит еще три салфетки: отплевывается, кашляет, плачет и пускает слюну, затем берет себя в руки и, когда возвращается голос, признается:

– Мне нужно, чтобы меня обняли.

Кэти, не раздумывая, отставляет коробку с салфетками и становится перед ним. Ричард поднимается, подаваясь ей навстречу, и она заключает его в крепкие объятия. Он заливает ее кофту слезами, у него капает из носа, но Кэти будто бы не замечает этого. Ричард обнимает ее левой рукой, прижимая к себе, она отвечает ему тем же, и их телесный контакт становится для него той связью с другим человеческим существом, что кажется ему не менее необходимой, чем воздух, которым он все еще дышит.

Поначалу он не может сообразить, как назвать этот элемент. В этой связи нет надежды. В ней нет сочувствия. Она не соткана из любви.

Забота.

Ричард выдыхает, не размыкая объятий. Кэти остается в них.

Это забота.

Пока соседи еще спят, Карина стоит на дорожке перед своим домом и ждет Элис. Холодный воздух атакует ее, пробираясь под одежду, и Карине хочется, чтобы Элис скорее появилась и можно уже было разогнать по жилам кровь. Она обхватывает себя за плечи, наблюдая за белыми облачками пара, – они вырываются у нее изо рта и, рассеиваясь, поднимаются в небо, словно возвращаясь к облакам. Сообразив, что стоит под одним из исполинских дубов, которыми обсажена ее улица, Карина отходит на несколько футов к середине дороги. Поднимает лицо к небу, стараясь поймать тепло солнца, но оно еще не взошло. Наконец дверь открывается, и на пороге возникает Элис.

– Прости. Никак не могла найти перчатки.

Ступая в ногу, они молча идут через свой чистенький район мимо ухоженных двориков; гаражей на два автомобиля; пока еще темных окон, украшенных сделанными в школе фигурками привидений и ведьм; веранд, служащих пристанищем для фонарей из тыквы с выразительно вырезанными рожицами; горшков с зеленой и красно-фиолетовой листовой капустой и морозостойкими золотыми хризантемами. Карина, не останавливаясь, подхватывает с тротуара фантик от ириски «Тутси ролл» и кладет его в карман. Они с Элис не начнут разговор, пока не доберутся до пруда. Карине не терпится побыстрее там оказаться, и она немного прибавляет шагу. Элис без вопросов делает то же самое.

Вот уже три года они раз в неделю отправляются вместе на утреннюю прогулку. Хотя соседками они стали совсем недавно, познакомились Карина и Элис двадцать лет тому назад на ужине, устроенном для преподавателей Консерватории Новой Англии. Ричард тогда только получил крайне желанную должность преподавателя на кафедре фортепиано. Ради этой престижной работы они оставили Нью-Йорк, джазовую сцену клубов «Смоллз» и «55 Бар», сообщество набирающих популярность музыкантов, с которыми Карина участвовала в джемах и которых любила, регулярные выступления по выходным и многообещающий задел для карьеры ее мечты.

Согласившись на переезд, Карина не осознавала, насколько неравноценны для нее Нью-Йорк и Бостон. Часто гадала, насколько хорошо понимал это Ричард, прежде чем они собрали вещи и снялись с насиженного места. Выросшая в другой стране, Карина простодушно решила, что в Бостоне имеется своя серьезная джазовая культура и, разумеется, она найдет там новые продвинутые клубы, встретит новых талантливых исполнителей, откроет для себя новые возможности для самовыражения и работы. Оказалось, в Бостоне любят концерты классической музыки Бостонского симфонического оркестра и «Попс» [9] «Попс» – «Boston Pops Orchestra», оркестр, исполняющий легкую классическую и популярную музыку. Состоит в основном из музыкантов Бостонского симфонического оркестра. в Симфони-холл и Эспланаде. Бостонцы – преданные фанаты местных рок- и поп-групп, таких как «Аэросмит», «Дропкик Мёрфис» и «Нью Кидс он зе Блок».

В Нью-Йорке, Новом Орлеане, Берлине, Париже, даже в Чикаго джаз считается нонконформистским и глубоко уважаемым видом искусства. В Бостоне как таковой джазовой сцены не существует. Все музыканты, которые выступают в горстке городских джазовых клубов, – заезжие гости: приехали и уехали. Они не живут здесь, не дышат этим воздухом. Карина осознала эту убийственную правду, не успев даже распаковать обеденные тарелки, и возненавидела себя за свою наивность, за то, что ее оказалось так легко обвести вокруг пальца, – как будто ей пообещали суши в мексиканском ресторане, а она даже не подумала попросить меню.