Режис Жоффре - Что такое любовь и другие микроновеллы

© Éditions Gallimard, 2007

© М. Троицкая, перевод на русский язык, 2020

© ИД «Городец», издание на русском языке, оформление, 2020

Можно долго любить бросившую вас женщину и ради любви к ней жениться на ее дочери. В университете, когда она была моим научным руководителем, мы скрывали свою связь. Через несколько месяцев она дала мне от ворот поворот и переключилась на одного бакалавра. Сегодня я понимаю, что был для нее секс-игрушкой – юным пенисом, присобаченным к взрослому телу, сохранявшему на коже отблеск детства.

Ее дочь понятия не имела о наших отношениях, но однажды, роясь у нее в сумке, я наткнулся на фотографию девушки на теннисном корте. После того как мы расстались, я провел небольшое расследование и скоро выяснил, какой клуб она посещает. Три недели спустя я уже уложил ее к себе в постель. Перед каждым свиданием я протыкал презерватив иголкой. Мне удалось отговорить ее от аборта и убедить выйти за меня замуж, приведя ряд выдуманных причин нравственного характера.

С тех пор каждый раз, когда я чувствую, что она вот-вот от меня сбежит, примерно через год она рожает нового ребенка, и эти три или четыре килограмма живого веса повисают у нее на ноге неподъемным ядром. Мы еще не стали многодетной семьей, но четверо наших отпрысков позволяют нам пользоваться заслуженным уважением со стороны окружающих. Чтобы ее подбодрить, после очередных родов я преподношу ей какое-нибудь украшение. Она передаривает его медсестрам.

– Я люблю тебя.

– Я знаю, что нет.

Она не разрешает мне присутствовать в родильном зале. Я жду в коридоре, возле кофейного автомата, вместе с ее матерью. С годами она погрустнела, а меня ненавидит. Со свойственным ей извращенным умом она с самого начала поняла, что моя любовь – это хитрый трюк с целью заставить ее стать частью моей жизни. Она избегает смотреть мне в глаза, никогда не чмокнет в щечку. Но на семейных посиделках я могу наслаждаться звуками ее голоса, хотя она ухитряется ни разу не обратиться непосредственно ко мне. И потом я могу мыть руки в ее ванной, разглядывать ее косметику и флаконы ее духов. Я могу дышать ее запахами.

– Я тебя люблю.

Она не отвечает и делает вид, что пьет кофе из пластикового стаканчика. Она смотрит в окно, на парковку. Я слышу, как она тихо всхлипывает. Ее дочь в это время продолжает пыхтеть, производя на свет мое потомство.

В моей квартире вход солнцу категорически запрещен. Я открываю ставни только ночью, когда оно давно ушло за горизонт. Даже в самые темные зимние месяцы оно слепит, словно бритвой вырезая силуэты предметов и людей. Я предпочитаю свет луны – за исключением полнолуния, – ламп и ночников.

Я живу за счет аренды квартир в доме, где мне принадлежат шесть этажей, сам занимая всего сотню квадратных метров.

– Если я когда-нибудь и работал, то только над повышением своего физического комфорта.

Я женат тридцать лет. Иметь детей я отказался, не желая размножаться и опасаясь шума. Моя жена обожает свет и суету, и я ей не мешаю: пусть ходит, гуляет, принимает солнечные ванны в парке Монсо, слушает, как с ревом, дождавшись зеленого сигнала светофора, трогаются с места автомобили, и, пересекая город от края и до края, вливается в толпу со слишком четкими очертаниями.

По возвращении она описывает мне новые рекламные афиши, рассказывает, какую песню играло радио в проезжавшей мимо машине с открытыми окнами, какую улицу перекопали, докладывает, что видела женщину, которая шла под проливным дождем, и было заметно, что под мокрым платьем она голая; еще она видела иностранную собаку, крупную, почти желтого цвета, на коротеньких лапках; ее вела дама в шляпе, и, несмотря на отсутствие морщин – результат многочисленных подтяжек, – каждому было ясно, что порог шестидесятилетия она перешагнула примерно вечность назад.

– Еще я видела мужчину с головой, похожей на спаржу.

Моя жена – превосходный протез, искусственная рука, с помощью которой я собираю информацию, необходимую, чтобы не утратить контакт с внешним миром.

Тем не менее, раз в неделю мы ходим ужинать в ресторан. Мы всегда садимся за один и тот же столик в глубине зала, откуда я могу исподтишка наблюдать за посетителями и расчленять их, как судмедэксперт, готовый за финансовое вознаграждение или коробку гаванских сигар живьем уложить их на секционный стол.

У меня довольно тонкий слух, чтобы различать произносимые ими слова, и достаточно быстрый ум, чтобы следить за несколькими разговорами одновременно. Я проникаю в их закрытую футляром жизнь, распознаю за взрывами смеха драмы, сопровождающие их существование; по тому, как они подносят к губам бокал или разрезают кусок мяса – рукой тонкой и белой или тяжелой и покрытой шрамами, – я угадываю разочарования, которые не позволяют им купаться, подобно мне, в неукоснительном счастье.

– Ты меня любишь?

– Слишком жарко.

Оливье неведомо, что женщины слишком восприимчивы к погодным условиям. Как только столбик термометра поднимается выше тридцати градусов, они теряют способность испытывать какие-либо эмоции. Они думают об одном: как бы встать под прохладный душ или броситься в море – если по счастливому стечению обстоятельств лежат на пляже. Но и осень с ее мокрым снегом не благоприятствует излиянию чувств. Когда начинается листопад, а по улицам бредут несчастные дети, таща ранцы, словно мельники с мешками муки на спине, у них на глазах появляются слезы.

– Женщинам всех жалко.

Зима – слишком суровое время года, а у батарей центрального отопления слишком мало общего с пылкими любовниками из пьес Мюссе.

– Остается весна.

Но и весны бывают дождливыми и ненастными; заниматься любовью под непромокаемым плащом проблематично, если только ты не фетишист, поклоняющийся резине. Иногда в начале июня выдается несколько теплых дней, и, если выпадает шанс, мы обмениваемся поцелуем под густой листвой в Медонском лесу. Мы даже позволяем себе лизнуть друг друга в затылок, но горе тому, кто посмеет со злокозненным удовольствием взлохматить нам волосы.

– Мы не какие-нибудь неряхи.

Мы также не покорные курицы, какими были женщины в прошлом. Мы живем в ногу со временем и отказываемся беременеть каждый год, удовлетворяя эгоистические желания своих мужей. Контрацепция хороша для шлюх, а аборт – для содомских блудниц. Мы предпочитаем регулировать рождаемость естественными средствами, и в их числе пока не придумано ничего лучше воздержания. Мы прекрасно обходимся без секса годами, а если надо, то и всю жизнь. Плотским ласкам мы предпочитаем воскресный обед, когда за столом собираются отец и мать, братья и сестры, свекор и свекровь, зятья и невестки, лакомятся цесаркой, запивая ее хорошим корбьером, и обмениваются мнениями об атмосферном давлении. Каждый возвращается домой с легким чувством горечи, потому что не сумел настоять на своей точке зрения, но все представительницы нашего пола счастливы, поскольку, несмотря ни на что, сумели избежать жестоких укусов пениса.