Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

Вот и сейчас он опять молча расхаживал между гостиной и кухней, накрывая на стол. Почему не перекусить до ресторана? Обед мог получиться поздним.

Петр принес деревянную доску с сырами, паштет, холодный ростбиф, вареные яйца, бутылку «Сент-Эмильона» и два бокала. Гость помогал откупоривать вино, резал хлеб, но продолжал рассуждать о своем.

Холодная еда оказалась настолько аппетитной, что ехать куда-то обедать было уже бессмысленно.

Отлынивание от работы и черное уныние, написанное у Вертягина на лбу, было вызвано, как Фон Ломов уверял его, не столько его «утратой», сколько каким-то более общим, хроническим «авитаминозом». Запущенный недуг сегодня впору было лечить встрясками и «острыми ощущениями»…

Петр отмахивался. Но продолжал в том же духе. И тем лишь усугублял обиды в свой адрес. С тех пор как он жил с Мартой Грюн, его больше не тянуло на совместные развлечения, как это случалось прежде – например, вместе поехать на море или, наконец, просто пропустить за компанию по стакану виски в соседнем баре.

Самодостаточность – худший стимул для отношений. И отношения перерождались на глазах, казались лишенными внутреннего импульса, необходимости. Досаду вызывало, разумеется, и аморфное отношение Вертягина к кабинетным планам. Я, мол, на всё согласен, делайте что хотите. Согласен – да не со всем. Когда недавно к нему обратились с просьбой взять на себя часть текущих дел, которые кто-то должен был вести во время запланированного отъезда, Петр попросту отказался, удивив всех своей безапелляционностью.

Нерадивость, с которой Вертягин отнесся к банальной просьбе, вызывала тем большее непонимание, что речь шла об участии в двух рядовых слушаниях, особых потуг от него не требовавших. Практически с августа Фон Ломов не взял ни одного отгула и сегодня считал себя вправе на короткий отпуск, хотя бы недельный, перед отъездом в Кению, который был намечен на период послерождественского затишья. Из-за Петра и разногласий, которые опять сотрясали жизнь конторы, отпуск оказывался подпорченным…

Упреки в адрес Вертягина были справедливыми, как всегда, лишь наполовину. В понедельник Петр приехал в Версаль раньше всех и тут же взялся за дела, проследить за которыми просил Фон Ломов. Кроме того, он взвалил на себя и все рутинные консультации, перенесенные на понедельник с прошлой пятницы, таким образом избавляя других сотрудников от столь нелюбимой всеми обузы. Стараясь искупить свое недельное отлынивание от работы, Вертягин взвалил на себя гораздо больше работы, чем требовалось, чтобы доказать компаньонам свою преданность общим интересам.

Всё вернулось на круги своя. После Рождества, уже после отъезда Фон Ломова в Кению, Петр окончательно втянулся в рабочий ритм, и это пришлось очень кстати. Несмотря на праздники, работы всем доставалось больше обычного. Кабинет отнимал у всех по десять‒двенадцать часов в сутки…

В этом году, готовясь к поездке как к настоящему паломничеству, Фон Ломов отправился в Найроби вместе с дядюшкой. Обстоятельства складывались таким образом, что дядюшке Леопольду тоже предстояло ехать в Кению, но по делам своего учреждения, в котором он работал многие годы. Частный финансово-статистический центр, занимавшийся экономическим мониторингом в развивающихся странах, результаты которого попадали на стол к директорам центробанков, аналитикам и стратегам из всевозможных фондов, направлял его в командировку по своему профилю. И раз уж планы столь счастливым образом совпадали, Фон Ломов решил подогнать свою поездку в Найроби под те же сроки, чтобы поехать с дядюшкой за компанию. В Кении им предстояло пробыть три недели…

Со дня отъезда Фон Ломов позвонил в кабинет всего один раз – утром 31 декабря. К этому дню он успел исколесить не одну сотню километров местной саванны, по телефону казался невменяемым, взахлеб описывая «колониальный рай», в который попал якобы с трапа самолета. Во время последнего телефонного разговора Фон Ломов предупредил, что останется в Найроби на неделю дольше, чем планировал. Он пообещал перезвонить после выходных. И с этого дня пропал бесследно…

В понедельник 7 января Петру пришлось дозваниваться в Найроби уже самому, чтобы получить инструкции о том, как быть с одной из клиенток, которая срочно разыскивала Фон Ломова и звонила уже не один раз. Звонившая называлась матерью «первичного» клиента, по поручению которого Фон Ломов вел на редкость несуразное дело уже второй год. Жена изменяла мужу. Адюльтер произошел в машине, на дорожной обочине. В этот самый момент случилась престранная история: другой автомобиль, несшийся по дороге, на полной скорости врезался сзади в первый. В результате изменница стала инвалидом. Официальный муж решил привлечь к ответственности любовника жены, который не пострадал вовсе, лишь отделался легким испугом. Тяжбу муж проиграл, да еще и оказался приговоренным к возмещению ущерба – в размере стоимости искореженного автомобиля любовника своей жены…

В гостинице «Найроби Серена» Фон Ломова застать не удалось. Консьерж уверял, что «мистер Лоу-моу» освободил номер два дня назад и должен вернуться только к следующему понедельнику – именно с понедельника был вновь забронирован номер. Петр продиктовал по телефону письменное сообщение в надежде, что Фон Ломов объявится и сообщит о себе, как только узнает, что нужен в Париже. Но в следующий понедельник Фон Ломов в гостинице так и не появился.

По прошествии еще нескольких дней в Версале раздался звонок дядюшки Леопольда, с которым Фон Ломов уехал в Кению. Дядюшка интересовался, нет ли в конторе новостей от племянника…

Как они могли разминуться, уехав в один день и намереваясь вернуться вместе? Леопольд звонил «из пустыни», как он уверял, как будто бы из Чада. Связь была плохая, говорить долго он не мог. Да и странен был сам тон звонка. В ответ на вопросы Петра дядюшка принялся объяснять, что «потерял» племянника в Кампале, столице Уганды, куда они вместе отправились из Найроби в первых числах января, причем «каждый по своим делам». Давние знакомые племянника по Найроби попросили его съездить в Кампалу с поручением, на правах адвоката, чтобы попытаться вызволить из-под ареста французского подданного, задержанного угандийскими властями по обвинению в контрабанде.

Дядюшка Леопольд не мог толком объяснить, как так получилось, что им обоим в одно и то же время пришлось ехать по делам в одну и ту же дыру на краю света. У него, мол, тоже возникла срочная необходимость поехать в Уганду, так получилось. Точнее – в Заир, куда можно было добраться через Кампалу. Им с племянником было по пути, и они решили ехать на машине. Оттуда, уже из Кампалы, ему, Леопольду, предстояло якобы «слетать» в Заир, а затем вместе они должны были вернуться назад в Найроби – тем же маршрутом, на том же арендованном джипе.