Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

Грава не было в Версале до понедельника. Телефон в Антибе не отвечал. Получалось, что позвонить ему просто некуда. Тормошить же компаньонов на ночь глядя Петр тоже не стал.

Утром в понедельник, приехав в Версаль к открытию конторы, Петр узнал, что у Грава родился ребенок и что он уже вернулся, с утра успел побывать в кабинете, но уже уехал по каким-то делам, обещая быть только к обеду…

Около часа дня, когда из коридора послышался оживленный смех Мартина Грава, Петр взял коробку с делом и открыл дверь:

– Позволь тебя поздравить… Мальчик или девочка?

– Сын! – сиял Грав, но при этом отрицательно качал головой. – Четыре кило пятьсот. Да-а, пока этого собственными глазами не увидишь…

– Как назвали?

– Марком.

– Марком. – Петр одобрительно кивнул. – Я вот что хотел… Тут есть пара вопросов… – И он подбросил в руках знакомую Граву файловую коробку. – Есть у тебя минута?

– Анна сказала, что всё в порядке? Спасибо, – поблагодарил Грав.

– Я как раз об этом… Зайдешь ко мне?

Они вошли в кабинет Петра, и он закрыл дверь.

– Подлинное завещание, сделанное раньше, оказывается, было, – сказал Петр. – Сколько ни просматривал бумаги, уверен, что всё это липа.

– Не понимаю… о чем ты? – В некотором замешательстве Грав опустился перед ним на стул.

– Если сопоставить даты и показания, то много ума не нужно, чтобы прийти к такому выводу.

– Теперь-то зачем об этом говорить, когда всё закончилось?

– Это завещание… было оно или нет?

– Второе? Не могу сказать. Возможно. Я не криминалист, не сыщик. Мы работаем с бумагами.

– Не понимаю… Ты хочешь сказать, что ты знал, чем здесь пахнет? – удивился Петр.

– К чему эти дурацкие вопросы?.. Да, можно было бы предположить, что завещание уничтожено. Сам он его уничтожил или все вместе – вопрос спорный. Что делать? Завещания нет… Нет, и всё. А как с делом работать?

– А если всё же всплывет?

– Каким образом?

– Если я правильно понимаю, ты всё знал.., – помолчав, заключил Петр. – Ну ты даешь! Старухе за приют платить нечем. Вы ее по миру пустили. Или ты не в курсе?

– Я делаю свою работу, не могу же я вникать в жизнь каждого до такой степени… Любой на моем месте сделал бы то же самое. А вот как человеку быть дальше – это уже другой вопрос.

– Не уверен, что всё так просто… Кем тебе приходятся эти люди, сыновья?

– Да никем. Отец знаком с их отцом.

– Ради него ты и старался?

– Какой-то разговор… Какая мне разница, кто прав, кто виноват, ей-богу… – Грав вскинул на Вертягина сомнительный взгляд, всё еще не понимая, что стоит за его настойчивостью. – Ну хорошо… Я должен был внимательнее отнестись, согласен… Но кому это могло прийти в голову? До меня под конец стало доходить кое-что, когда Вельмонт появилась… Но я уже не мог ничего изменить. Формально всё сделано правильно. Ни тебя, ни меня никто не может ни в чем упрекать.

– Меня ты впутал непонятно во что. А за дележом стоит чуть ли не уголовщина… Или ты не понимаешь?

Грав обмяк и с мрачным видом что-то обдумывал.

– Что от меня ты хочешь? – спросил он.

– Исправляй, раз наворотил, – спокойно ответил Петр.

– Пьер, я понимаю, что всё это глупо… И бесконечно уважаю, поверь мне, твое, так сказать… рьяное отношение к этим вещам. Но… абсурд, ей-богу!

День спустя, когда в кабинете стало известно о случившемся, – в неприглядном положении оказался не только Грав, нарушивший правило, согласно которому никто из компаньонов не должен был без общего согласия с другими браться за дело, которое могло бы нанести ущерб репутации всего кабинета, – никто не знал, как выходить из положения. Вертягин не видел другого выхода, как вступить с Вельмонт в переговоры, заставить родственников урегулировать ситуацию мирным путем, без дальнейших разбирательств – заставить их выплатить компенсацию теперь уже «потерпевшей», в обмен на отказ ворошить всю историю…

К концу недели, убедившись, что ни Гравом, ни другими компаньонами не будет предпринято никаких шагов, Петр решился на самостоятельный шаг. Было уже поздно, около одиннадцати, когда он отважился наконец сделать то, о чем думал все эти дни. Он набрал домашний номер Шарлотты Вельмонт.

Трубку сняли сразу. Ответила сама Вельмонт. Петр назвался, извинился за поздний звонок и принялся объяснять причину своего звонка.

Вельмонт не сразу смогла понять, о чем идет речь. И Петр уже было жалел о своем жесте. Но тут, собравшись с духом, он выложил всё как есть. Его компаньон, который вел дело наследников, соглашался пойти на компромисс, устраивающий ее клиентку – с выплатами, с компенсацией, которых Вельмонт добивалась, но при условии, что дело будет завершено без обжалования.

В трубке повисло молчание.

– Я знала вашего отца… и уважала его, – произнесла Вельмонт. – Но вас я не понимаю. Люди вроде вас для меня всё равно что инопланетяне. Что вы о себе возомнили? Что на вас даже приличия не распространяются? Что вы можете звонить кому угодно и когда угодно? Чтобы удружить личным советом?

– Мне всё равно, что вы обо мне думаете.., – помедлив, сказал Петр. – Завещание липовое. Вы были правы. Я этого не знал. И теперь хочу найти выход из положения… ну если хотите, с наименьшими потерями для всех… Проверьте даты. У вас есть все необходимые бумаги, – добавил Петр.

– Какие даты?

– Даты по всему делу, особенно за сентябрь, когда было составлено второе завещание. И сравните их с другими. По-моему, всё просто…

Вельмонт долго молчала.

– Ну хорошо, предположим, что с датами ваши наследники нахимичили, – заговорила Вельмонт осевшим голосом. – Предположим, что там, в Версале, у кого-то проснулась совесть. Бывает. Но ваш подход меня обескураживает… Могу вам задать один вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Вы давно в судах работаете?

– Недавно… Но есть ли смысл обсуждать наши биографии? – ответил Петр с более подчеркнутым безразличием, чем сам того хотел. – Подумайте. Если захотите связаться со мной, позвоните… Я оставлю вам свой домашний телефон.

– На вашем месте я бы этого не делала, – сказала Вельмонт, записав подиктованный номер. – Насколько я понимаю, в благодарности вы не нуждаетесь?

– Спокойной ночи, – сказал он и положил трубку.

К середине июля погода наконец устоялась. Дни держались свежие, немного ветреные. Время было самое подходящее, чтобы закончить начатые в саду работы. Но садовник оказался в отъезде. Отправившись в Монпелье на похороны родственника, старик Далл’О пообещал вернуться к началу следующей недели, но в пятницу вечером позвонил и сообщил о том, что слег с воспалением легких. Далл’О просил не рассчитывать на него раньше чем через десять дней.

Работы в саду накопилось такое количество, что Петр не знал, с чего начинать. Вставая около шести утра, он без завтрака носился по участку, хватался то за одно, то за другое. Однако без пожилого помощника, роль которого он до сих пор недооценивал, он чувствовал себя как без рук.