Брендан Денин - Морбиус. Живой вампир. Кровные узы

Морбиус задумался. Как ученый он хотел бы собрать побольше информации, а вампир, в которого он превратился, убедительно советовал ученому помолчать. Аманда улыбнулась ему и ободряюще кивнула: «Давай, действуй!»

Морбиус кивнул в ответ и медленно поднес кубок к губам. Это точно была кровь из больничных запасов, на которой он продержался последние недели, однако на молекулярном уровне он заметил некоторое отличие. Такого удовольствия он не испытывал со дня, когда в последний раз погрузился клыками в шею недоумевающей жертвы. Воспоминание было приятным, и Морбиус мысленно выругался. Он и не подозревал, что можно с одинаковой страстью любить и ненавидеть одно и то же.

Морбиус коснулся кубка губами. Выглядел сосуд металлическим, но оказался дешевой пластиковой подделкой. Вампир немного приподнял кубок, готовясь ощутить на языке кровь. Жидкость медленно потекла в рот.

Морбиус коротко вдохнул.

Первые капли крови коснулись его языка.

И все изменилось.

Чувства мгновенно обострились до предела. Квартира будто бы на мгновение сжалась, а затем снова приняла привычные размеры. Потолок взорвался и тут же сложился вновь на том же месте, но почему-то в форме кристалла. Морбиус слышал дыхание девушек, ощущал запах пота на их коже, а взглянув на Аманду и Лиз, понял, что видит не знакомый облик, а лишь вены и артерии, переплетенные в телах лабиринтами. Комната вспыхнула ослепительным светом и тут же погрузилась во мрак, заполыхавший всеми цветами радуги.

Собрав волю в кулак, Морбиус допил кровь, почти не ощущая собственного тела. Его кожа чесалась, по телу от желудка растекалась тепло, он будто рос, заполняя собой пространство квартиры. На лице вампира расцвела загадочная улыбка, изо рта вырвались непонятные звуки.

Смех. Грубый гортанный смех.

Майкл Морбиус, пошатываясь, сделал два шага к окну, выронил из сведенных судорогой пальцев кубок и вывалился из окна в сгущающиеся городские сумерки, прямо через стекло, не давая себе труда распахнуть раму.

– Что это было? – спросила Лиз, переводя взгляд на подругу. – Он раньше такое вытворял?

Аманда, стараясь не наступать на усыпавшие пол осколки, осторожно подошла к окну и выглянула наружу, рассматривая крыши ближайших домов, однако Морбиус исчез.

– Нет, не припомню, – пробормотала она, втайне надеясь, что вампир никому не причинит вреда.

Включая себя самого.

Морбиус взглянул на луну и улыбнулся.

Его тело захлестывали волны наслаждения, какого он давно не испытывал. Он вернулся на знакомый насест на углу улиц Фултон и Голд, где ему особенно нравилось прятаться – тьма здесь, казалось, окутывала его со всех сторон.

Он закрыл глаза, однако яркий лунный свет проникал сквозь кожу, через горло в живот и растекался по рукам и ногам, вырываясь яркими лучами из кончиков пальцев на руках и ногах. Он рассмеялся и открыл глаза. Луна сначала показалась лишь крошечной точкой в звездной дали, но вскоре принеслась огненным комом на по праву принадлежащее ей место, запульсировала в том же ритме, в котором билось сердце Майкла.

Он сознательно замедлил дыхание, пытаясь взять себя в руки. В жизни он успел увидеть и натворить много невероятных вещей, особенно с того дня, когда неуклюже состряпанный эксперимент пошел не по плану, однако он не мог припомнить подобного ощущения. Разве что в минуты, проведённые с Мартиной…

От мыслей о ней у Майкла закружилась голова.

Он снова закрыл глаза, впуская воспоминания, отдаваясь им. На мгновение он снова почувствовал себя мальчишкой в Греции – вот мать ведет его в школу, держа за руку. Он был умным мальчиком… слишком умным. Одноклассники издевались над ним, высмеивали его необычный вид и сверхъестественные способности к математике и естественным наукам. Однако мать всегда была на его стороне. Несмотря ни на что.

Его отец – писатель, художник, кинорежиссер – редко бывал дома, и Майкл с матерью привыкли полагаться друг на друга. Она советовала не обращать внимания на насмешки глупых детей, уверяла, что они мучают его из зависти. Майклу предназначено блестящее будущее, говорила она.

А потом пришла болезнь.

Однажды на уроке Майкла вызвали к доске, хоть он и прятался на последней парте за спинами других учеников. Учительница знала, что мальчик очень неглуп, и хотела поддержать его, поэтому попросила решить сложное уравнение, которое не давалось другим. Майкл знал решение, но стоять перед всеми и выписывать цифру за цифрой не хотел.

Учительница настояла, и он поплелся к доске.

В тот день он чувствовал себя неважно, мел дрожал в его руке, и вдруг, посреди записей, Майкл закашлялся и выплюнул сгусток темной крови, забрызгав школьную доску. Дети захихикали, кто-то рассмеялся во весь голос, а учительница испуганно отпрянула. Она всегда хорошо относилась к ребенку, но сейчас весь ее вид показывал отвращение. Пытаясь извиниться, он снова закашлялся, и на этот раз забрызгал кровью учительницу чуть ли не с ног до головы.

Она испуганно закричала. Такие крики ему предстояло услышать еще много раз.

Родители Майкла не были состоятельными, но сделали все, чтобы показать сына лучшим докторам. Диагноз вынесли единогласно. Мальчик страдал от редкого заболевания крови, с которым недолго живут, в постоянной боли.

Мать никогда не плакала у Майкла на глазах, но по ночам он слышал, как из-за тонкой стены, разделявшей их спальни, доносились всхлипы.

На крыше, над улицами Нью-Йорка, Майкл открыл глаза и снова устремил взгляд на луну, надеясь выжечь ее призрачным светом неприятные воспоминания. Однако кровь, которую принесла Лиз, пульсировала в его жилах, обостряя все чувства, заставляя снова заглядывать в прошлое.

Несмотря на болезнь, в университете Майкл учился прилежно, каждый год получал высшие баллы на экзаменах и, получив диплом, решил в Греции строить карьеру ученого. Однако, к его удивлению и разочарованию, коллеги не торопились выказывать ему симпатию – завоевать друзей с непривлекательной внешностью и скверным, неуживчивым характером оказалось невозможно. Он так и остался одиноким волком. Даже когда получил Нобелевскую премию. Ученые вели себя ничуть не лучше его бывших одноклассников, для которых Майкл был «не такой, как все», чужак.

Не поддаваясь унынию, он перебрался в Афины – древний город манил его, дразнил, будто призрак, и там он отыскал все, к чему так стремился.

По крайней мере, сначала.

На этих улицах, казалось, необычная внешность Майкла никого не интересовала, на него никто не обращал внимания. Денег, полученных с Нобелевской премией, хватило на аренду маленькой квартиры и покупку подержанной мебели. Конечно, не дворец, но Майкл был счастлив обрести дом – когда собственная кровь не бунтовала, мучая его тело всплесками ослепляющей боли.