Голдберг Холли - Я считаю по 7

Не спешите говорить, что я сошла с ума (впрочем, такую вероятность никогда нельзя исключать) – посмотрите сначала в окно.

Вот прямо сейчас.

Надеюсь, что окно у вас выходит не на какую-нибудь парковку и не на стену соседнего дома.

Пусть вы увидите за окном высокое дерево с шелковистой листвой. Заметите, как волнуется под ветром трава на бескрайнем поле. А где-то неподалеку пробиваются сквозь трещину в асфальте сорняки. Растения везде.

Прошу вас, посмотрите на них по-новому. Они – целый мир.

С большой буквы М.

Мой родной городок ничем не отличается от других городов Калифорнийской долины: пустынный климат, ни озерца, ни речки, сушь и страшная жара больше половины дней в году.

Впрочем, я живу здесь всю жизнь, и давно привыкла к тому, что на улице месяц за месяцем держится температура под сорок градусов.

У нас это называется лето.

Однако совершенно очевидно, что, если отбросить жару, условия для выращивания растений у нас идеальные – яркое солнце, плодородная почва, только бы воды добавить.

Я и добавила.

Поэтому там, где у нас перед домом раньше был клочок газона, сейчас высится бамбуковый лес пятнадцати метров в высоту.

Еще у меня есть огород, где круглый год зреют овощи, а рядом с огородом я посадила цитрусовые деревья (апельсиновое, грейпфрутовое и лаймовое).

У меня растет виноград, различные вьющиеся растения, однолетние и многолетние цветы, и есть пятачок с тропическими растениями.

Чтобы узнать меня, нужно узнать мой сад.

Мой сад – мое святилище.

Есть что-то невыразимо печальное в том, что человек не помнит самые-самые первые годы своей жизни.

Мне всегда кажется, что именно там скрыт ключ к ответу на вопрос «Кто я?».

О чем был мой первый страшный сон?

Что я почувствовала, когда сделала самый первый шаг?

Как я поняла, что пришла пора отказаться от подгузников?

От года до трех я помню себя очень смутно, а первые связные воспоминания относятся уже к детскому саду, хотя вот его я как раз старалась позабыть изо всех сил.

Родители сказали, что в детском саду будет очень весело.

Они ошиблись.

Школа, в которой был устроен детский сад, располагалась всего в нескольких кварталах от нашего дома; именно там, в школе, я впервые преступила черту и усомнилась в системе образования.

В тот день миссис Кинг, наша воспитательница, прочла нам детскую книжку с картинками. Книжка несла в себе все недостатки, которыми грешит большинство литературы для дошкольников: повторы, нудные стишки и откровенное перевирание научных фактов.

Помню, как миссис Кинг спросила учеников:

– Что вы почувствовали, когда мы читали эту книгу?

Лично я могла бы честно сказать, что мне было скучно, – незадолго до этого наша воспитательница, приторно улыбаясь, велела нам улечься на липучие резиновые матрасики и двадцать минут полежать, потому что так полагалось после «обеденной книжки с картинками».

Половина детей при этом обычно крепко засыпала.

Я очень хорошо помню, что мальчик по имени Майлз два раза описался, а все остальные, кроме разве что некоего Гаррисона (у него явно имелся синдром беспокойных ног), были совсем не прочь полежать и отдохнуть.

О чем они вообще думали?

Всю первую неделю, пока остальная группа отключалась, у меня в голове без конца крутились мысли о том, насколько эффективно в садике поддерживают чистоту напольного покрытия.

Как сейчас помню: миссис Кинг сидит, выпрямив спину, а пронзительный ее голос так и бьет по ушам:

– Так что же вы почувствовали, когда мы читали книгу?

Тут она несколько раз демонстративно зевнула.

Помню, я заозиралась на других детей, думая: «Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть ей кто-нибудь крикнет: «Скука»!»

Все те пять дней, что я ходила в сад, я не проронила ни звука, и не имела никакого желания что-то менять.

Но за эти пять дней я услышала от взрослых больше вранья, чем за всю прежнюю жизнь, – то нас уверяли, что по ночам в группе наводят порядок добрые феи, то рассказывали какие-то безумные вещи о том, что положено иметь наготове на случай землетрясения, – и потому была уже на грани.

И вот когда воспитательница обратилась ко мне:

– Что ты почувствовала, когда мы читали книгу, Ива? – я ответила прямо:

– Мне совершенно не понравилось. От Земли до Луны триста восемьдесят четыре тысячи километров, поэтому Луна не услышит никакого «баю-баюшки». У кроликов не бывает домов. И иллюстрации скучноватые.

Я прикусила нижнюю губу и почувствовала во рту металлический привкус крови.

– Но больше всего мне не нравится, когда вы нам читаете, потому что вы заставляете нас лежать на полу – а там микробы, и мы можем заболеть. Вдруг там сальмонелла? Эта бактерия очень опасна, и для детей – в особенности.

В тот день я выучила новое слово: «чокнутая» – так меня называли между собой дети.

Когда за мной приехала мама, я сидела на площадке за мусорным контейнером и плакала.

Той осенью меня отвели к консультанту по вопросам обучения. Мне дали разные тесты, а потом родителям пришло письмо.

Я его прочла.

В нем было сказано, что я «высокоодаренный ребенок».

А остальные люди тогда какие – «низкоодаренные»?

Или «среднеодаренные»?

Или просто «одаренные»? Что, если любые ярлыки – зло? Ярлыкам место на бутылках с чистящим средством.

Просто мне кажется, что нельзя думать, будто все люди устроены одинаково.

В каждом человеке намешано столько всего разного, что двух одинаковых людей быть не может.

Все мы – мешанина генов. Все далеки от идеала.

Если верить миссис Грейс В. Мирман – консультанту, к которому меня водили, – родителям «высокоодаренных» детей труднее всего сделать так, чтобы их ребенок был все время чем-то занят и заинтересован.

По-моему, она не права.

Мне интересно почти все.

Я могу подолгу наблюдать за струями воды из поли-валки на газоне. Я могу долго, очень долго сидеть над микроскопом.

Самым трудным для моих родителей было другое – найти тех, кто не прочь дружить с таким человеком, как я.

Так у нас и появился сад.

Мама с папой сказали, что хотели сделать мою жизнь насыщенней. Впрочем, по-моему, кое-что было очевидно с самого начала.

Растения не отвечают, даже если с ними заговоришь.

И вот мы всей семьей принялись огородничать. На фотографиях, где мы впервые едем за семенами и выбираем саженцы, у меня страшно довольный вид.

Вскоре я придумала себе костюм для работы в саду.

Прошло уже столько времени, а он все тот же.

Можно сказать, униформа.

Я почти всегда хожу в рубашке цвета хаки и в красной панаме, чтобы не перегреться на солнце. (Красный – мой любимый цвет, потому что он играет очень важную роль в растительном мире.)