Виктория Хислоп - Любимые

Все трое быстро собрались на выход, Никос помог бабушке надеть кардиган, а Попи накинула на нее выцветшее красное пальто из комиссионки. Утром Никосу предстояло сесть на самолет в Штаты, и Темис настояла на том, чтобы он перед отъездом купил свежей пахлавы и нормального греческого кофе. Хотя они все плотно пообедали, Никос не смог отказаться, и вскоре они зашли в захаропластейон [6] Захаропластейон — греческая кондитерская. неподалеку от дома.

Как только они устроились, Темис начала свою историю.

Ее щеки касается подол материнской юбки, дрожат доски пола, потому что кругом носятся братья и сестра, в отдалении позвякивает фарфор, перед глазами ноги матери в коричневых туфлях с пряжками, – это самые ранние воспоминания Темис.

Муж Элефтерии Коралис месяцами пропадал в море, а она оставалась в небольшом особняке с четырьмя детьми и почти все время отдавала хлопотам по хозяйству. Отдыхать было некогда. Малышка Темис провела ранние годы в состоянии счастливой заброшенности и выросла с мыслью, что она невидимка.

Элефтерия еще до свадьбы с Павлосом владела этим двухэтажным домом в неоклассическом стиле по улице Антигонис. Наследство довольно поздно досталось ей от матери. Фасад в самом деле впечатлял: величественный балкон, вычурные колонны и украшения в стиле барокко по контуру крыши. Тяжелые карнизы обрамляли потолки, в некоторых комнатах лежала плитка, в других – полированный паркет. Пожалуй, во всем блеске своего величия дом предстал в тот день, когда мастера только упаковали свои инструменты, пока еще не высохли гипсовые кариатиды, украшающие верхние окна. С того дня для особняка начался долгий путь постепенного упадка.

Отсутствие средств на ремонт означало, что каменные украшения с трещинами и прогнившие доски пола представляли постоянную угрозу для всех обитателей дома. Некогда процветающее семейство еле сводило концы с концами. За семьдесят лет до этого предки Темис по материнской линии принадлежали к растущему классу купцов, но в результате неудачных капиталовложений от всего их состояния остался лишь этот дом. Многие вещи, вроде картин и серебра, со временем распродали, за исключением нескольких предметов французской антикварной мебели и ювелирных украшений.

Темис иной обстановки не знала и считала, что в войну все семьи жили в разрушающихся домах. Сквозь треснувшие стекла внутрь залетала пыль, с потолка порой кусками отваливался гипс, а сильные ветра срывали с крыши черепицу и сбрасывали на асфальт. Зимой и весной Темис не могла нормально спать по ночам от монотонного «кап-кап-кап» – дождевые капли падали в многочисленные ведра. Это была своеобразная музыка, а растущее число сосудов для воды свидетельствовало о неуклонном движении дома к краху.

На их улице заколотили досками очередной дом, но даже он был более пригоден для жилья, чем заплесневелый особняк, в котором обитало семейство Коралис, в тесном соседстве с растущей популяцией бактерий. Первый этаж совсем обветшал, вверх поднимался запах гниения, просачиваясь сквозь стены.

Дети могли свободно бегать по дому, не ведая о бедах, которыми грозило им его аварийное состояние. Комнаты полнились визгом и шумом игры. Темис была еще слишком мала, чтобы присоединиться к прочим. Она сидела у подножия огромной центральной лестницы и смотрела, как братья и сестра носятся вниз-вверх или скатываются по гладким деревянным перилам. Три подпоры треснули, оставляя опасную дыру с обрывом.

Темис с восторгом наблюдала, как Танасис, Панос и Маргарита летят ей навстречу. Мать редко следила за ними и появлялась лишь тогда, когда кто-то из детей терял равновесие и приземлялся на твердые каменные плиты. Услышав вопль боли, она всегда приходила убедиться, что серьезной травмы нет, что будет лишь шишка на лбу. На пару секунд она брала бедолагу на руки, но, как только плач стихал, возвращалась к своим делам. У подножия лестницы еще лежал коврик с пятнами крови: это Танасис упал и расшибся. Элефтерия напрасно старалась отчистить коврик, но скоро эти следы станут не видны на выцветшем красно-коричневом фоне.

Темис не обращала внимания на запрет залезать под обеденный стол. Ей нравилось прятаться в своем секретном местечке – под толстой столешницей красного дерева и за складками тяжелой скатерти с вышивкой, прислушиваясь к приглушенным звукам того, что происходит наверху. Здесь безопасность соседствовала с угрозой – в этом доме следовало быть осторожным на каждом шагу. Под столом прогнила половая доска, и в дырке могла поместиться маленькая ножка. Когда нога отросла на несколько сантиметров, ее стало видно в комнате внизу.

– А потом ты провалишься, – говорила мать, – и умрешь.

Голос матери ассоциировался у Темис с приказами и предостережениями.

Павлос Коралис навещал их временами, когда его торговый корабль пришвартовывался в доке Пирея. Этот мужчина, настоящий великан, подхватывал на руки сразу двух дочерей. Темис не понимала, почему так вредничала Маргарита, когда домой приезжал отец, – она не подозревала, что, как только являлась младшая дочь, старшая тут же отодвигалась на второй план. Сестра ненавидела делиться, особенно отцовской любовью. Когда папа возвращался из очередного путешествия в дальние края, в его саквояже всегда находились загадочные и экзотические подарки для всей семьи. Из Китая он привозил крохотные тапочки с вышивкой, ножики для мальчишек и камни без огранки для жены (настоящие или нет, Темис не знала). Из Индии он привозил фигурки слонов, палочки благовоний и шелковые отрезы. Эти «артефакты», появлявшиеся время от времени, добавляли красок дому, занимая место более ценных, но мрачных фамильных реликвий, которые продавали ради новой пары обуви.

Когда Павлос отсутствовал, в доме царила анархия. Элефтерия Коралис старалась успевать с домашними делами, а присутствие мужа увеличивало хлопоты, и не только в спальне, но и с готовкой и стиркой. Темис запомнилось, что при отце мать становилась беспокойной, а полы еще более грязными.

В такие дни девочка как можно больше времени проводила в своем потайном месте. Когда приезжал отец, к ним в дом наведывались разные люди. За обедом они то и дело грохотали по деревянному столу кулаками. С ранних лет Темис запомнила определенные слова, произносимые на повышенных тонах, иногда с яростными выкриками: «Венизелос! [7] Элефтериос Венизелос (1864–1936) – греческий политический и государственный деятель, неоднократно занимавший должность премьер-министра с 1910 по 1933 год. Георг! Король! Турки! Евреи!»

К трем годам она выучила слово «катастрофа». Кругом звучали вопросы: почему это произошло? Кто был виноват? Вплоть до конца десятилетия и спустя еще долгие годы за каждым столом в стране шли споры, кто нес ответственность за события, которые привели к разрушению Смирны, самого красивого города в Малой Азии в 1922 году. Как можно забыть смерти стольких греков, да и прибытие миллиона беженцев навсегда изменило само общество страны.