Мадлен Миллер - Цирцея

– Очень красивые, – пробормотала я.

Ей ничего не оставалось, как сквозь зубы сказать напрямик:

– Главк пообещал собрать все, что есть в море, лишь бы порадовать меня.

Мы были в Океановом дворце, в воздухе стоял тошнотворный запах благовоний. Я вздрогнула:

– Это Главк подарил?

Ах, как она обрадовалась!

– Все до единой. Ты что же, не слышала? Думала, ты узнаешь первой, вы ведь очень близки. Но может, не такая уж ты ему и подруга?

Она помолчала, наблюдая за мной. Я понимала, что и другие обратили ко мне лица, ликующе затаив дыхание. Такие скандалы в наших дворцах любили больше золота.

Она улыбнулась:

– Главк предложил мне выйти за него. Пока не решила, соглашаться ли. Что посоветуешь, Цирцея? Стоит его выбрать? Кожа синяя, плавники и все такое…

Раздался смех наяд – словно плеск тысячи фонтанов. Я сбежала, чтобы она не увидела моих слез и не прибавила их к остальным своим трофеям.

Отец сидел с дядей, речным богом Ахелоем, и, будучи прерван, нахмурился:

– Что?

– Я хочу выйти за Главка. Позволишь?

Отец рассмеялся:

– За Главка? У него уже есть избранница. И по-моему, это не ты.

Меня оторопь взяла. Я даже причесываться и наряжаться не стала. С каждым мгновением словно вытекала по капле моя кровь. Я бросилась к Главку во дворец. Но он отправился в гости к кому-то из богов, и я ждала его, трепеща, среди опрокинутых кубков и залитых вином диванных подушек – свидетельств недавнего пира.

Наконец Главк пришел. Щелкнул пальцами, и беспорядка как не бывало, полы заблестели вновь.

– Цирцея, – сказал он, заметив меня.

И только. Как сказал бы: нога.

– Ты хочешь жениться на Сцилле?

Я видела, как лицо его просветлело.

– Встречала ты столь совершенное создание? Лодыжки крохотные, изящные, словно копытца прелестнейшей лесной лани. Речные боги взбесились, когда она предпочла меня, даже Аполлон ревнует, я слышал.

Тут-то я и пожалела, что не проделывала все эти штучки глазами, губами, волосами, подобно прочим нимфам.

– Главк, она красива, правда, но тебя недостойна. Она жестока и не любит тебя, как можно тебя любить.

– Что ты хочешь сказать?

Он смотрел на меня хмуро, будто с трудом припоминал мое лицо. Я попыталась представить, как действовала бы сестра. Подошла, провела пальцами по его руке.

– Хочу сказать, что знаю, кто будет любить тебя сильнее.

– Кто?

Но видно было: Главк начинает понимать. Он выставил перед собой руки, словно защищаясь от меня. Он, могучий бог.

– Ты была мне сестрой.

– Я стану больше чем сестрой. Я стану всем.

И я прижалась губами к его губам.

Главк оттолкнул меня. Ярость исказила его лицо – и в то же время будто бы испуг. Он стал похожим на себя прежнего.

– Я полюбила тебя в тот первый день, увидев в лодке. Сцилла смеется над твоими плавниками и зеленой бородой, а я обожала тебя и когда руки твои были в рыбьих кишках и ты плакал из-за отцовых побоев. Я помогла тебе, когда…

– Нет! – Он рубанул ладонью воздух. – Не стану вспоминать те дни. То новый синяк, то где-нибудь заболит, всегда усталый, озабоченный, бессильный. А теперь я участвую в советах твоего отца. Теперь мне не нужно выпрашивать крохи. От нимф отбоя нет, и я могу выбрать лучшую из них, а это Сцилла.

Слова его били как камни, но так запросто отказываться от Главка я не собиралась.

– Я стану для тебя лучшей. Я смогу угодить тебе, клянусь. Преданнее меня не найдешь. Я что хочешь сделаю.

Видно, он все же любил меня немножко. Потому что, не успев высказать тысячу унизительных слов, предъявить доказательства своей тайной страсти и пообещать рабскую преданность, я почувствовала себя во власти его силы. Щелкнув пальцами, он отправил меня, точно как диванные подушки, на место – в мои комнаты.

Я рыдала, лежа на земле. Цветы явили его настоящего – синего, с плавниками, чужого. Я думала, умру от такой боли – не той, глубинной и немой, что оставил после себя Ээт, но острой, безжалостной, как вонзающийся в грудь клинок. Но умереть я не могла, конечно. И продолжала существовать, проживая одно за другим обжигающие мгновения. Из-за такого горя некоторые из нас и решают обратиться в дерево или камень – лишь бы не быть плотью.

Прекрасная Сцилла, грациозная лань Сцилла, Сцилла с сердцем гадюки. Зачем она это сделала? Не из любви, я видела в ее глазах насмешку, когда она говорила про его плавники. Может, потому что любила моих сестру и брата, а те презирали меня. А может, ей, дочери безымянного ручья и акульелицей морской нимфы, приятно было что-то отнять у дочери солнца.

Какая разница? Я ненавидела ее, и все тут. Потому что была такой же глупой ослицей, как и все любившие того, кто любит другого. Я думала: если только она исчезнет, все изменится.

Я вышла из отцовского дворца. Солнце уже село, а моя бледная тетка-луна еще не взошла. Меня никто не видел. Я набрала тех самых цветов, являющих истинную суть, и принесла их в бухту, где, говорили, Сцилла каждый день купалась. Я разломила стебли, по капле выжала белый сок в воду. Больше эта гадюка не спрячет свою злобу. Все увидят, как она безобразна. Брови ее станут куститься, волосы потускнеют, а нос удлинится и обернется рылом. Залы наполнятся эхом ее возмущенного визга, а великие боги прикажут бить меня плетью, но я с радостью подчинюсь, ибо каждый нанесенный мне удар будет для Главка новым доказательством моей любви.

Но никакие эринии той ночью за мной не явились. Никто не явился ни наутро, ни днем. В сумерках уже я вышла и застала мать подле зеркала.

– Где отец?

– Отправился прямо к Океану. Там пир. – Она сморщила нос, прикусила розовый язычок. – У тебя ноги грязные. Можешь помыть их хотя бы?

Я не стала мыть ноги. Не хотела терять ни минуты. Что, если Сцилла тоже ужинает там, возлежа у Главка на коленях? Что, если они уже поженились? Что, если сок не подействовал?

Теперь кажется странным, что меня это так волновало тогда.

Залы были полнее обычного и все пропахли тем самым розовым маслом, аромат которого каждая нимфа считала лишь ей присущей прелестью. Отца я не нашла, зато увидела тетку Селену. Она возвышалась среди скопища обращенных к ней лиц, как мать среди птенцов, требующих пищи.

– Поймите, я просто зашла посмотреть, отчего вода так бурлит. Думала, может, там какое-то… собрание. Вы ведь знаете Сциллу.

Вздох замер в моей груди. Братья с сестрицами хихикали, искоса друг на друга поглядывая. Не выдавай себя, что бы ни было, подумала я.

– Но она так странно барахталась, словно тонущая кошка. А потом… Не могу этого передать.

Она прикрыла рот серебристой ладонью. Очаровательный жест. Все в моей тетке было очаровательно. Ее заколдованный муж, прекрасный пастух, спал вечным сном, не старея, и вечно о ней грезил.