Касанова Клаудия - Дама и лев

Зодчие, выписанные из далёких южных земель, решили пристроить четыре круглых башни по углам старой, велели выкопать ров вокруг стен и направили туда воды речушки, протекавшей по землям Сент-Нуар. Каждая башня была предназначена для определённого вида работ: в восточной, лучше всего освещённой в дневное время, проре́зали узкие длинные окна, навесили деревянные ставни (роскошь и сумасбродство, ворчал старый глава рода) и разместили там ткацкую и портняжную мастерские, устроили классы для чтения, выделили комнаты священнику и няньке.

Аэлис с грустью вспоминала, как когда-то по утрам её укачивало от запахов свежевыстиранного хлопка и льна, расстеленных для просушки перед тем, как начать прясть их на большой прялке, или как она часами стояла у полуоткрытых ставень, поглаживая страницы драгоценной Библии отца Мартена и пытаясь расшифровать витые буквицы, в которых прятались птицы, человеческие фигуры и волшебные звери всех цветов, существующих на небе и на земле. Две дочери Жанны спали в этой же башне на самом верхнем, не доступном для врага этаже. Хотя между христианскими рыцарями почти повсеместно сохранялся мир, а воинственный пыл свой они утоляли в боях за Святую Землю, в душах местных жителей всё ещё жил страх перед грабежами и налётами банд мародёров. Нет ничего удивительного, что во время сбора податей сеньоры, чтобы отобрать у соседей то, что те задолжали, прибегали к услугам тех же наёмников, от набегов которых им приходилось прежде защищаться; и даже многие епископы и святые служители Церкви держали при себе отряды головорезов, чтобы стращать вассалов, проживающих на их землях. Бывало, что Аэлис часами сидела взаперти в своей башне, а замок сотрясался от шагов и криков разъярённых воинов, то ли пришедших покарать хозяев замка, то ли защищающих их от набега, и так день за днём.

В западной башне, удостаивающиейся благословения последних лучей заходящего солнца, расположилась кузня, а на втором и третьем этажах, теснясь на крохотном свободном пятачке (помещение было буквально забито материалами и инструментами), трудились оружейник и шорник, они мастерили стрелы, выделывали кожи и меха, изготовляли всё, что может пригодиться в бою. Там же жил конюший, два грума и сокольничий. Башня пропахла дымом и потом, от неё постоянно веяло дублёной кожей и свежераспиленной древесиной, то есть всем, что может пригодиться при изготовлении стрел и копий, щитов и шлемов для вооружения сент-нуарского гарнизона. Много раз Аэлис, когда была маленькой, пробовала пробраться в башню незамеченной, но всякий раз какой-нибудь здоровенный детина с измазанным копотью лицом решительно выталкивал её за дверь, не обращая внимания на её вопли и угрозы запытать их всех до смерти. Случалось такое вскоре после того, как мать Аэлис, дама Франсуаза, вынуждена была отбыть в монастырь, отвергнутая мужем за то, что не могла родить ему ещё детей, и прежде всего, столь ценимых отпрысков мужского пола, без которых владение Сент-Нуар могло бы оказаться в конце концов в руках каких-нибудь дальних родственников. На счастье или на беду долговязая служанка, помогавшая даме Франсуазе ухаживать за единственной дочерью, та самая Жанна, над которой поначалу смеялась даже кухарка, забеременела от господина и он позаботился о том, чтобы беременность завершилась благополучно, а именно, рождением двух очаровательных девочек-близняшек, крепеньких, как их мать-крестьянка и угрюмых, как отец. Тогда-то, хотя дети и не оказались столь желанными мальчиками, даме Франсуазе пришлось покинуть замок. Тем вечером Аэлис хотела уехать с матерью, но её няня, Николь, схватила её и держала несколько часов в объятиях, вытирая ей слёзы. На следующий день Филипп Сент-Нуарский велел переселить Аэлис в северную башню, туда, где жили все взрослые женщины, включая саму Жанну, и их компаньонки, чтобы нянька могла заняться новорожденными. Кто ж виноват в том, что они не дожили и до пяти лет! Лихорадка унесла одну и не замедлила через пару недель прихватить и другую. Филипп Сент-Нуарский не распорядился вернуть Франсуазу и не прогнал Жанну. Воспоминание о разводе с первой женой было ему тягостно, но ведь, в конце концов, Жанна, родив один раз, вполне могла и ещё забеременеть.

В южной башне, как обнаружила ещё в детстве Аэлис, отец приказал разместить рыцарей, которые служили ему. Они представляли собой разношерстную группу: тут был и семнадцатилетний не нюхавший битвы юнец Иммануил и сорокадвухлетний пожилой ветеран Иоахим. Некоторые из них, местные уроженцы, едва наскребли денег на коня и седло и явились предлагать свои услуги к воротам замка. Они надеялись, что сеньор Сент-Нуарский возьмёт их под своё крыло, посвятит в рыцари, а это обходилось отнюдь недёшево, ведь для того, чтобы испытать судьбу на поле брани, нужны были два коня, двое оруженосцев, несколько сёдел, латы, несколько копий и мечей и, наконец, достаточно золота, чтобы ездить с турнира на турнир, пока не началась мало-мальски серьёзная война. Другие, те, кто мечтал не столько о подвигах, сколько о том, чтобы набить мошну, посвящали свою жизнь и своё оружие сражениям под знаменем сеньора, который платил им неплохое жалованье, хотя были и такие, кто довольствовался крышей над головой, да пропитанием. Наёмники, как их презрительно называли, и были причиной того, что Филипп Сент-Нуарский держал всё своё войско в одной башне. Выходить дозволялось лишь дежурной страже и дозорным. От юнцов, с детства чтивших штандарт Сент-Нуара, не стоило ждать ничего дурного, разве что ссор из-за какой-нибудь бедной, но благородной девицы, нуждавшейся в приданом и в муже, или беременности служанки, которую тут же выдавали замуж за кого-нибудь из крестьян-вассалов. Однако, увидев, как первый отряд профессиональных бойцов въезжает во двор верхом на гордых испанских жеребцах, уверенно утвердив ладонь на рукояти меча, в сопровождении оруженосцев, нагруженных копьями и булавами, Филипп Сент-Нуарский понял, что не стоит позволять им свободно разгуливать по замку и что надо как можно скорее найти им какое-нибудь занятие. Жестокая ирония заключалась в том, что мир, который обеспечивали наёмники своим присутствием, подталкивал их же к преступлениям, а то и к заговору.

Так что сеньор не задумываясь превратил южную башню в место самых лихих увеселений. Оттуда то и дело доносился смех, музыка жонглёров и песни трубадуров, которые неделями гостили здесь, развлекая воинов Сент-Нуара. Особое возмущение вызывало это у женщин, особенно у дам, проживавших в Сент-Нуаре, дальних родственниц господина, тех, что целыми днями ткали нежнейшие покрывала. Они сочли своим долгом обратиться к отцу Мартену и просить его, чтобы он напомнил сеньору Сент-Нуарскому о недавнем послании Папы Римского, в котором тот запрещал внебрачное сожительство и вообще любые интимные отношения между мужчиной и женщиной, кроме тех, что скреплены священными узами брака. Однако вскоре им пришлось отступить, потому как сама Жанна, супруга сеньора Сент-Нуарского, велела прекратить споры на эту тему, поддержав решение мужа. Без сомнения, как думали про себя многие, хотя и не решались говорить вслух, она так поступила потому, что сама недавно была одной из тех весёлых женщин, которые делили досуг с наёмниками.