Тахир Шах - В стране «Тысячи и одной ночи»

– Буду ждать вас в кофейне напротив.

Я прожил в Касабланке уже три года, но местные обычаи все еще повергали меня в недоумение. И вот я раздумывал: принять ли приглашение совершенно незнакомого человека или нет? Однако любопытство пересилило. Я взял Тимура на руки и перешел на другую сторону улицы – туда, где сидел незнакомец, попивая кофе с молоком. Его звали Абдельмалик. Каждый из нас рассказал немного о себе: жены, дети, увлечения, работа… Выяснилось, что Абдельмалик – страстный любитель арабских скакунов, всю жизнь мечтает о таком коне. В этом мы оказались родственными душами.

Мы болтали о лошадях, о жизни… прошло около часа. Наконец Абдельмалик глянул на часы.

– Ну что ж, будем друзьями, – заключил он, прощаясь.

Вот так этот чисто выбритый, с изысканными манерами марокканец стремительно ворвался в мою жизнь. Он считал своим долгом помогать мне в любых затруднениях и не уставал повторять: я могу попросить его о чем угодно. Он – мой друг, помочь мне – его святой долг. Поначалу такая настойчивость казалась мне странной, ведь можно дружить просто так, не связывая себя обязательствами.

Каждые три-четыре дня мы встречались на террасе кофейни «Лугано» возле старой кольцевой дороги вокруг Касабланки и всегда садились за один и тот же столик. Да и остальные завсегдатаи сидели за своими привычными столиками.

Едва знакомый мне Абдельмалик взял надо мной шефство. Когда мне понадобилась юридическая помощь, он разыскал опытного юриста; когда у меня сломались наручные часы, он отдал их в починку хорошему мастеру; когда мне срочно понадобился вид на жительство, всю возню с бумагами он взял на себя. Абдельмалик никогда не просил за свои услуги денег, настаивая на том, что наша дружба с лихвой окупает любые траты.

Время шло, наступила осень. Я все сильнее беспокоился, подозревая, что расплата грядет, и Абдельмалик на мне еще заработает.

Детские годы Рашана провела в Индии, и каждый вечер перед сном няня рассказывала ей очередную историю из «Махабхараты», «Рамаяны» или «Панчатантры» – индийских эпических поэм. Масштабность их поражает воображение.

Как-то в начале октября ранним вечером Рашана слушала мои громкие излияния о том, что, мол, притчи составляют целое наследие, что я за него в ответе и мой долг – соблюсти преемственность. Она зажгла свечу и уселась на диван рядом со мной.

– Так, значит, у тебя не получается? – спросил она.

– Что не получается?

– Ты не понимаешь, как все это происходит, да?

– Что?

– Традиция передачи знаний через притчи.

Рашана откинулась на спинку дивана.

– Не успеваем мы явиться в этот мир, а притчи уже оказывают на нас влияние, – сказала она, – и не отпускают, пока мы не уйдем в мир иной. Они являются спящему в утробе матери младенцу, сопровождают нас в детском саду, школе, присутствуют в новостных репортажах и фильмах, романах, разговорах и ночных кошмарах… Когда мы не спим, мы рассказываем истории друг другу, а когда умолкаем, истории продолжают звучать у нас в головах, неслышные другим. Мы не можем остановиться, мы рассказываем и рассказываем, потому что притчи, истории, сказки в сущности не что иное, как язык общения.

– Но Рашана, дорогая, жизнь меняется, – сказал я. – Люди забывают то, что впитали с молоком матери.

– С чего ты взял? – резко возразила мне жена. – Да тот же Голливуд, Болливуд – не что иное, как величайшие фабрики по производству историй. Разве что форма поменялась, но никак не содержание.

– Но традиция умирает.

– Вовсе нет, – сказала Рашана, – просто принимает иной вид. Ты только приглядись. Ведь сущность та же.

И тут я вспомнил слова отца. Кажется, мы тряслись по ухабистым дорогам Андалузии, направляясь в Марокко. И остановились перекусить в какой-то глухомани. Мы с сестрами нашли полянку одуванчиков и дурачились, сдувая пух друг на друга. Пока мы играли, отец рассказывал нам притчу. Но слушали мы вполуха.

Отец закончил, и я спросил у него:

– Баба, а что будет, если в стране исчезнут рассказы, сказки, притчи?..

Посерьезнев, отец провел ладонью по лбу:

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что страна без поучительных историй все равно, что ванна без затычки. Представь себе, что кран с водой невозможно отключить. Вот и получается: ванна никогда не опустеет. Как только вода из ванной вытекает, ей на смену тут же вливается новая порция воды из-под крана. Так и с историями: всегда появляются новые, одни приходят от соседей, другие – издалека.

Я сорвал последний одуванчик, дунув на его пушистую головку.

– Теперь тебе понятно?

– Да, баба.

– Но это еще не все, Тахир-джан, существуют и другие истории. Вот в них-то и заключена самая великая сила.

– Они тоже как вода в ванне?

– Нет. Эти истории существуют испокон веков, они передаются из поколения в поколение. Они живут в народе, они – часть его культуры и спят до поры до времени. Большинство людей даже не подозревают об их существовании. Но они существуют.

– И когда же их рассказывают, а, баба?

– Когда настанет время.

– Но когда?

– Когда люди дорастут до их понимания.

До зимы было еще далеко, но я не хотел, чтобы она застала нас врасплох, как в прошлом году. Наш первый архитектор как-то не подумал о камине в главной гостиной, и это несмотря на постоянные напоминания. А я мечтал, как буду коротать долгие зимние вечера у растопленного камина, в котором потрескивают дрова.

Так что я велел Хамзе найти каменщика.

Хамза отправился на поиски и через час вернулся в сопровождении старика. Старик с длинной, седеющей бородой носил очки в белой оправе и темно-синий лабораторный халат; он ни слова не понимал по-французски.

Хамза взялся за мое ухо и, чуть оттянув, громко прошептал:

– Месье Тахир, это очень приличный человек. И ко всему прочему, набожный.

– А это хорошо?

Хамза кивнул:

– Ну, конечно. В Марокко человеку с длинной бородой всегда можно доверять.

Я спросил у каменщика: сумеет он выложить камин?

Каменщик выдал что-то по-арабски.

– Что он сказал?

Хамза с уверенным видом покачивался на пятках:

– Он сказал: сам Всевышний направил его по верному пути.

– Вот как?

Старый каменщик дотронулся до своего носа.

– Две ноздри, – сказал он.

– Ноздри?

– Всевышний создал нас с двумя ноздрями, никак не с одной. В этом и кроется отгадка. Мы скопируем божественный чертеж.

На следующий день вечером каменщик явился с тремя мешками цемента, кувалдой и бригадой длиннобородых братьев-мусульман.

Они на цыпочках вошли в дом и трудились от заката до рассвета, прерываясь только на молитву. С наступлением сумерек они возобновляли работу.

Хамза объяснил их ночные смены тем, что днем они каждый час посвящают изучению Корана.