Тахир Шах - В стране «Тысячи и одной ночи»

Друзья вскоре прознали, что по пятницам меня можно застать в одно и то же время за одним и тем же столиком в кофейне «Мабрук» – ветхой забегаловке на набережной Кор-ниш. Мое положение в обществе заметно упрочилось. Теперь буквально все – от клерка, который обслуживал меня в банке, до сторожей и водопроводчика – стали относиться ко мне с нескрываемым уважением.

Кофейня «Мабрук» походила на мужской клуб, знававший лучшие времена. В помещении с серыми стенами висел настолько густой табачный дым, что где-нибудь в другой стране перед входом уже давно повесили бы табличку с предупреждением: опасно для здоровья. Все стулья шатались, а то и вообще были сломаны, пол скрывался под толстым слоем сигаретных окурков. Обслуживал посетителей единственный официант по имени Абдул Латиф – сутулый мужчина средних лет, у которого не было больших пальцев на обеих руках. Увечье заметно мешало ему отсчитывать сдачу. Заказы он не принимал, а перед каждым вновь прибывшим посетителем ставил стаканчик густого черного кофе и пепельницу.

Мне тут сразу же понравилось. Остатки былого великолепия придавали обстановке своеобразное очарование. Однако, чтобы увидеть это, одних глаз было мало. Приходилось полагаться на воображение: присесть за столик, вобрать в себя прокуренный воздух, сделать глоток обжигающего черного кофе и замереть… Проникшись атмосферой, ощущаешь родство со многими поколениями марокканских мужчин, искавших спасения в этих серых стенах.

Посетители по большей части жили неподалеку и приходили сюда, чтобы скрыться от своих назойливых жен. У всех на лицах одна и та же болезненная гримаса: затравленный взгляд мужа, которого жена тюкает с утра до вечера. Их благоверные похожи, будто близнецы: все как одна – доминирующие самки, дородные, не ведающие страха, готовые растерзать слабого. И счастье этих мужей, что они догадались: на нейтральной территории кофейни можно укрыться от преследований.

Каждую пятницу самые разнообразные представители затюканного мужского племени по одному приходили в кофейню и присаживались на колченогий стул возле моего столика. Профессора на пенсии, медицинские работники, библиотекари, полицейские, почтовые служащие… Если вы идете в марокканское кафе, будьте готовы к тому, что уединиться не получится. Если вы сидите за столиком, значит, вы открыты для общения.

За несколько месяцев я составил себе довольно полное представление о мужской части населения Касабланки. Большинство мужчин ходили в поношенных джеллабах и желтых туфлях-бабушах с загнутыми вверх носами. И всех их объединял и связывал в некое единое братство общий страх – страх перед женами.

По пятницам большинство мужчин в Касабланке пребывает в благодушном настроении и не прочь отдохнуть. Сначала они совершают обряд омовения, молятся в мечети, наедаются дома кускусом, 8 8 Кускус (араб.) – крупа и блюдо из нее; является одним из основных продуктов питания в Марокко. а потом жены выгоняют их из дому, наказывая не возвращаться до самого заката, когда солнечный диск погрузится в воды Атлантического океана. И мужья с несколькими дирхамами в кармане – больше просить они не осмеливаются – идут в кофейню поговорить.

Вот я сижу в компании подкаблучников, и мы беседуем на самые разные темы: от аль-Каиды до обстановки на Ближнем и Среднем Востоке, от слабого аромата арганового масла до древнего кодекса чести, единого для всех арабов. Каждую неделю я узнавал о марокканской культуре что-нибудь новое, и это сближало меня с остальными.

Из завсегдатаев кофейни самым осведомленным слыл вышедший на пенсию хирург Мехди – сухощавый, с заостренными чертами смуглого лица и маленькой, аккуратно подстриженной бородкой. Доктор отличался непомерной уверенностью в себе, и остальные подкаблучники признавали его своим защитником. Бывало, хлопнув в ладоши, он призывал всех присутствующих дать отпор отбившимся от рук женам.

Как-то раз доктор Мехди признался: ему уже восемьдесят два, но старческие, в пигментных пятнах руки служат ему все так же верно, как и полвека назад.

– Пара умелых рук, – сказал он, – может убить человека, а может и спасти ему жизнь.

Однажды я рассказал доктору, как в детстве видел у городской стены Феса сидящих на корточках сказителей.

Уставившись в стаканчик с черным кофе, доктор прищурился и сказал:

– В них душа Марокко.

– Но разве традиция не утеряна? – возразил я. – Ведь Марокко становится все современней.

Доктор хрустнул костяшками пальцев раз, другой.

– Нужно копать, – сказал он. – Хочешь выкопать клад – купи лопату.

– А стоит ли? Сокровища-то вообще существуют?

Доктор поднес стаканчик к губам и сделал глоток.

– Может, вы этого и не замечаете, – сказал он, – но рассказы, сказки, притчи пронизывают все вокруг. Мы пропитаны ими до мозга костей.

Удивительно. До той поры я был уверен: традиция рассказывать притчи не выдержала натиска египетских мыльных опер, наводнивших арабский мир.

Видя отразившееся на моем лице явное недоверие, пожилой хирург ткнул в мою сторону указательным пальцем.

– Притчи сделали нас такими, какие мы есть, – сказал он. – Благодаря им мы – марокканцы.

Допив кофе, он продолжил:

– Сказители не дают пламени нашей культуры погаснуть. Благодаря им мы знаем, кто были наши предки, а наши дети растут на примерах чести и благородства. Сказители учат нас отличать добро от зла.

На мгновение мне почудилось – передо мной сидит отец, ведь он говорил нам то же самое.

Доктор Мехди в задумчивости свел пальцы домиком. Прикрыл глаза, вдохнул полной грудью висевший в кофейне сигаретный дым и сказал:

– Притчи о Марокко все равно что зеркало. В них отражается наше общество. Можно прожить в Марокко сто лет, но так и не понять страну. Если вы в самом деле хотите узнать нас, вам придется найти сказителей и послушать их. Видите ли, именно они и охраняют сокровища. Они готовы передать знание, но при условии, что человек к этому готов. Чтобы услышать их, закройте глаза и откройте сердце.

Спустя пять дней я уже стоял на огромной центральной площади Марракеша. Ее название, Джемма аль-Фна, переводится как «место казни». Сразу за площадью начиналась старая часть города – медина: лабиринт узких крытых улочек, по обеим сторонам которых словно соты в улье лепились лавки. А в лавках чего только не было: и медные лампы, и пестрые, как узоры в калейдоскопе, шелка, и ковры, и специи, и ароматические масла, и сласти, даже сушеные хамелеоны для колдовских ритуалов… На улочках медины царил полумрак, площадь же заливали потоки солнечного света. Лишь отчаянные смельчаки да безумцы оставались под палящими лучами. Они сидели на корточках и шепотом переговаривались, чего-то ожидая.