Кристи Лефтери - Хранитель пчел из Алеппо

Спустя некоторое время Мустафа отошел от стола, надел очки и осторожно заточил ножом карандаш, затем сел за стол и открыл «черную» книгу. Там он написал:

Имя – мой чудесный мальчик.

Причина смерти – этот гиблый мир.

Больше Мустафа не записывал имен умерших.

Ровно через неделю погиб Сами.

Работница социальной службы сообщает, что пришла нам помочь. Ее зовут Люси Фишер. Она удивлена, что я так хорошо говорю по-английски. Я рассказываю ей о своей работе в Сирии, о пчелах и колониях, но на самом деле она не слышит меня. Женщина занята бумагами, лежащими перед ней.

Афра даже не поворачивает головы. Человеку, не знающему о ее слепоте, показалось бы, что она просто смотрит в окно. Выглянуло солнце, свет падает ей на глаза, делая их похожими на воду. Афра положила на стол сцепленные в замок руки и поджала губы. Она немного знает английский, достаточно, чтобы выжить здесь, но ни с кем, кроме меня, не общается. За все время она заговорила лишь с Анжеликой. Женщиной, из чьей груди сочилось молоко. Смогла ли Анжелика выбраться из леса?

– Что вы думаете о вашем жилье, мистер и миссис Ибрагим?

Люси Фишер с огромными голубыми глазами, спрятанными за очками в серебристой оправе, сверяется с бумагами, словно ищет там ответ на свой вопрос. Я пытаюсь увидеть в ней то, о чем говорил марокканец.

Вдруг она смотрит на меня тепло.

– Здесь очень чисто и безопасно, – говорю я, – в сравнении с другими местами.

Я ничего не говорю ей про эти другие места и определенно умалчиваю о мышах и тараканах в нашей комнате. Боюсь показаться неблагодарным.

Люси Фишер не задает много вопросов, но объясняет, что скоро нам предстоит встреча с сотрудником иммиграционной службы. Она поправляет на носу очки и мягко, но очень внятно заверяет меня, что, как только мы получим документы, подтверждающие наше заявление о предоставлении убежища, Афра сможет обратиться к врачу насчет боли в глазах. Люси Фишер смотрит на мою жену, точно так же сомкнув на столе руки. Это кажется мне странным. Затем она протягивает стопку бумаг. Пакет документов из Министерства внутренних дел с информацией, как подать заявление, о наших правах на получение убежища, о проверке политической благонадежности, деталях проведения собеседования. Я бегло просматриваю листы, а Люси Фишер терпеливо ждет.

«Вы имеете право остаться в Великобритании в качестве беженца при условии, что не можете жить в безопасности в любом регионе вашей страны, поскольку опасаетесь гонений».

– В любом регионе? – спрашиваю я. – Вы отправите нас в другой регион?

Люси Фишер хмурится, распрямляя прядь волос. Рот ее вытягивается в линию, будто она съела нечто противное.

– Вам следует упорядочить вашу историю, – говорит она. – Подумайте, что лучше сказать сотруднику иммиграционной службы. Убедитесь, что говорите связно и как можно более прямолинейно.

– Вы можете отослать нас обратно в Турцию или Грецию? Что в вашем понимании значит «гонения»? – говорю я громче, чем намеревался.

Моя рука вздрагивает. Потираю на запястье толстую красную полосу стянутой кожи, вспоминая острое лезвие. Лицо Люси Фишер расплывается перед глазами. Руки трясутся. Я расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, пытаясь унять дрожь.

– Здесь жарко? – говорю я.

Она что-то отвечает, но я не слышу, вижу лишь, как шевелятся губы. Люси Фишер встает, на стуле нервно ерзает Афра. Из крана льется вода. Шумит, словно поток реки. Вижу металлический блеск, как от ножа. Люси Фишер закрывает кран и идет ко мне, вкладывая в мою ладонь стакан, затем подносит его к моим губам, будто я ребенок. Выпиваю всю воду. Люси Фишер садится. Вижу ее отчетливо, она напугана. Афра кладет руку мне на колено.

Трещат небеса, и льется дождь. Сплошным потоком. Даже хуже, чем на острове Лерос, с его пропитанной дождем и морем землей. Люси Фишер что-то сказала, но ее голос скрыт за завесой воды. Она произносит: «Враг» – и хмуро смотрит на меня, на белом лице проступает румянец.

– Простите? – говорю я.

– Я сказала: мы здесь, чтобы помочь вам.

– Я услышал слово «враг».

Люси Фишер распрямляет плечи и поджимает губы, потом смотрит на Афру. Заметив на лице женщины вспышку гнева, я понимаю, о чем говорил марокканец. Однако злится она не на меня, даже не видит меня толком.

– Я всего лишь сказала, что я вам не враг.

В голосе женщины звучат виноватые нотки. Ей не следовало говорить этого, просто сорвалось с языка – я вижу, как она нервно теребит прядь. Ее слова висят в воздухе, даже когда она собирает вещи или говорит с женой, которая в ответ лишь кивает.

– Надеюсь, вы в порядке, мистер Ибрагим, – произносит перед выходом Люси Фишер.

Хотел бы я знать, кто же мой враг.

Позже я выхожу в забетонированный дворик и сажусь на стул под деревом. Вспоминаю гудение пчел, дарующее умиротворение, чуть ли не слышу аромат меда, цветков лимонного дерева и аниса, но их затмевает густой запах пепла.

Раздается жужжание. Не коллективное, как от тысяч пчел на пасеке, а одиночный звук. На земле у моей ноги лежит одна. Присмотревшись, понимаю, что у нее нет крыльев. Я протягиваю руку, позволяя ей заползти на палец, оттуда на ладонь. Она пухлая и мохнатая, с мягким тельцем, покрытым широкими желто-черными полосами, и с длинным жалом. Теперь она ползет по моему запястью. Я уношу ее с собой и сажусь в кресло, наблюдая, как насекомое устраивается на моей ладони и готовится ко сну. Хозяйка приносит в гостиную чай с молоком. Сегодня довольно людно. Женщины легли спать, только одна осталась здесь и что-то шепчет на фарси сидящему рядом мужчине. Хиджаб слегка прикрывает ее голову, – похоже, эта женщина из Афганистана.

Марокканец пьет чай большими глотками и причмокивает, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Время от времени он проверяет телефон, затем закрывает книгу и похлопывает по ней, как по голове ребенка.

– Что это у тебя в ладони? – спрашивает он.

Я вытягиваю руку, показывая пчелу.

– У нее нет крыльев, – говорю я. – Подозреваю, что это вирус деформации крыльев.

– Знаешь что, – произносит он, – в Марокко проходит медовая дорога. Люди приезжают со всего света, чтобы попробовать наш мед. В Агадире есть водопады, горы и множество цветов – это привлекает людей и пчел. Интересно, что за пчелы здесь, в Великобритании. – Он приближает лицо к насекомому, рассматривая, затем поднимает руку, словно собирается его пощекотать, как крошечную собачку, но останавливается. – Ужалит?

– Может.

Марокканец опускает руку на колени:

– Что будешь с ней делать?

– Я мало что могу. Отнесу обратно на улицу. Она долго не проживет: из-за отсутствия крыльев ее выгнали из колонии.

Марокканец выглядывает сквозь стеклянные двери во двор. Тот представляет собой небольшой квадрат, вымощенный плиткой, а по центру растет одинокая вишня.