Жан-Кристоф Руфен - Большое Сердце

На острове полно таких домов, как наш, надеюсь, мои преследователи прекратят поиски прежде, чем наткнутся на меня. Я отправил с Эльвирой записку трактирщику с просьбой распустить слух о том, что я сел на корабль, шедший то ли на Родос, то ли в Италию. К своему посланию я приложил достаточную сумму, чтобы побудить трактирщика исполнить мою просьбу.

Удостовериться в том, что он выполнил ее, не было возможности, и потому я просто положился на него. Ускользая от погони, я научился неплохо разбираться в методах моих преследователей. Они без колебаний заглатывали наживку, пускаясь по оставленному мной ложному следу. Оставалось лишь выжидать.

Однако мои планы изменились. К Эльвире я прибыл, рассчитывая переждать здесь лишь несколько дней. Теперь же счет шел на недели, если не на месяцы. Радость, которую я обрел рядом с этой женщиной, была не просто мимолетным утешением. Наше не облеченное в слова влечение перерастало в подлинную привязанность. Не знаю, что чувствовала она, но для меня это была еще не любовь – быть может, просто блаженство.

Меня все больше затягивают воспоминания. С тех пор как я начал описывать свою жизнь, мое самое сильное желание изо дня в день – погрузиться в прошлое, как в прозрачную теплую воду.

Я продолжаю рассказ о своем путешествии на Восток, и остров, куда меня ныне забросила судьба, идеально способствует моему вдохновению. Жара и яркие краски Хиоса уже предвещали мне Левант…

Это было необычное путешествие. Я помню все настолько подробно и отчетливо, что мог бы рассказывать вам о нем дни напролет. Однако в тот момент богатство впечатлений обернулось для меня хаосом новизны, которую было сложно осмыслить. Я не преувеличиваю, говоря, что потребовалось прожить жизнь и впитать еще немало новых впечатлений, чтобы то, что сперва потрясало едва не до потери сознания, выстроилось в определенном порядке.

Мы проводили дни на палубе, изнемогая от жары. Взмахи весел, поскрипывание судна, тошнота и глухие удары в голове – все путалось в моем помутненном сознании. Спутники мои были не в лучшем состоянии. Торговцы, так гордо державшиеся при отплытии, теперь сложили богатые одежды в сундуки под палубой и, мертвенно-бледные, целыми днями лежали у борта, среди нечистот. Мы совсем забыли о внешних опасностях и, в частности, о пиратах. Несколько раз, завидев на горизонте подозрительный парус, Августин Сикар направлял судно к берегу или становился на якорь в виду острова, чтобы нас не приметили. Корабль дал течь у Агридженте, потом на Крите. Наконец, после длительного и крайне рискованного плавания в открытом море, мы достигли Александрии Египетской. Часть товаров выгрузили в этом порту. Несколько моих спутников воспользовались стоянкой, чтобы сойти на берег и отправиться посуху в Каир, где правил султан. Я хотел присоединиться к ним, но пришлось остаться на борту вместе с двумя другими путешественниками, которые, подобно мне, страдали от поноса и лихорадки.

Почти опустевшее судно должно было продолжить путь в Бейрут, а затем вернуться в Александрию, чтобы забрать тех, кто высадился там. Больные, среди которых был и я, совершали этот короткий переход.

Состояние мое понемногу улучшалось. Придя в себя, я принялся расспрашивать моряков о Святой земле. Некоторые из тех, кто уже побывал там, рассказали об увиденном. Они в один голос уверяли, что я буду немало изумлен. Так оно и оказалось после высадки в Бейруте. И все же к моему восхищению примешивалось странное чувство. Я дивился собственному восхищению. Едва бы мне удалось объяснить, что именно в этих краях достойно похвалы. Конечно, поражали краски обрывистого побережья: море здесь переливалось оттенками изумруда, а вдали средь горных вершин виднелся город, местами скрытый темной зеленью кедровых лесов. Выглядело это великолепно, но и в других местах перед нами разворачивалось не менее прекрасное зрелище.

Бейрут – открытый город, где еще сохранились здания, построенные крестоносцами, хотя большая часть их разрушена. Этот упадок печальным образом напоминал тот, что постиг многие города и деревни Франции. Как и у нас, здесь соседствовали богатство и бедность, знать и простой люд. И непохоже, чтобы условия жизни на Востоке были более завидными, чем в наших городах.

Мое восхищение никак не было связано с отсылками к Евангелию. Паломники, встреченные мною в Бейруте, пребывали в постоянном волнении, ибо направлялись из одного святого места в другое. Вытоптанная площадь с валяющимися на ней камнями повергала их в транс, стоило им только представить, что на этом месте забросали камнями женщину, совершившую прелюбодеяние. Но я-то уже говорил, что не слишком жажду небесной пищи.

Путешествовавших со мной торговцев больше всего восхищали восточные базары. Город изобиловал ценными товарами: глазурованная керамическая посуда из Мартабана, шелка из Малой Азии, китайский фарфор, пряности, доставленные из Ост-Индии… Однако эти сокровища были произведены в других местах. В самом Бейруте были мастера, покрывавшие стекло эмалью, инкрустировавшие кедровое дерево перламутром или занимавшиеся чеканкой по меди, но их изделия были куда скромнее. Что касается изнывавших от жары городских окрестностей, то им было далеко до сада Гесперид [11] Геспериды – в греческой мифологии нимфы, хранительницы золотых яблок. . Следовало признать очевидное: Святая земля не была раем. Так чем же объяснялся особый характер этих мест, вызывавший восхищение? Через неделю для меня все прояснилось.

С галеи выгрузили последние товары. Сикар заменил их грузами, которые нужно было доставить в Каир. Судно направилось в Александрию. Предполагалось, что оно вернется меньше чем через месяц. Я и еще несколько моих спутников решили остаться здесь и при следующем заходе в этот порт вновь сесть на корабль. А пока я хотел исследовать здешние земли и проникнуть в тайну Востока с его странным привкусом.

Наняв ослов, мы двинулись в сторону Дамаска. Дорога петляла в горах. Несмотря на дневное пекло, ночи были ледяными. Мы просыпались покрытые росой, она стекала по коже и проникала за воротник. Затем мы спустились в широкую долину, которую паломники называли долиной Ноя. Они верили, что именно здесь Ной сооружал свой ковчег в ожидании потопа. Пройдя через ущелья, мы вышли к обширной пустыне, за которой лежал Дамаск. Именно здесь состоялась встреча, открывшая мне глаза.

Караван верблюдов медленно двигался из Леванта. Усыпленные величественным покачиванием этих животных, погонщики едва удостоили нас взглядом. Верблюды были нагружены огромными тюками с глиняными сосудами, коврами, медной утварью. Хозяин мулов разъяснил нам, что караван прибыл из Тебриза, он везет из Персии товары, собранные по всей Азии. Караван медленно проследовал мимо, и вдруг мне стало ясно, что именно изумляет меня в этих краях: здесь был центр мира. Сами по себе эти земли ничем особенным не отличались, но исторически сложилось так, что они стали местом притяжения. Именно здесь зародились великие религии, здесь смешивались самые разные народы, которых можно было встретить на этих улицах: арабы, христиане, иудеи, туркмены, армяне, эфиопы, индийцы. Кроме того, именно сюда стягивались богатства мира. К самому прекрасному, что было создано в Китае, Индии или Персии, присоединялись лучшие изделия, произведенные в Европе или в Нубии.