Аннабел Эббс - Дочь того самого Джойса

– Отлично, мисс Джойс. Тяните мысок, мисс Нил. Еще! Больше! – Месье Борлин коснулся кончиком трости левой ступни Киттен. – Трудитесь, мисс Нил, трудитесь.

Когда он отошел от нас, Киттен заговорила снова:

– А как Джорджо? Уж он точно не смотрел на меня весь вечер.

– Он очень устал. Все его уроки пения. Баббо твердо вознамерился сделать из Джорджо знаменитого оперного певца. Он сам хотел им стать до того, как начал писать.

Я взглянула на свою левую ногу, все еще удерживая ее в воздухе. Мне бы хотелось, чтобы Джорджо избрал себе другое поприще. Как жаль, что этого не случилось. Я вспомнила день, когда мы оба записались в одну и ту же школу музыки, через месяц после нашего прибытия в Париж. Баббо настоял на том, чтобы мы не прекращали петь всю дорогу до школы – даже в трамвае. Еще через несколько месяцев я решила, что в семье Джойс слишком много подающих надежды оперных певцов, и бросила уроки. Но Джорджо остался, сказав, что пение – это единственное, что он умеет делать.

– Держу пари, учитель пения Джорджо и вполовину не такой требовательный, как месье Борлин. – Киттен медленно опустила ногу. Ее лицо раскраснелось и было усеяно жемчужинками пота.

– Прекрасно, расслабьтесь. Теперь мы поработаем над импровизацией. Представьте себе, что вы – портрет художника-кубиста. Сделайте так, чтобы ваше тело походило на квадрат, прямоугольник, ломаную линию – все, что угодно. Я хочу, чтобы вы ощутили радость музыки Дебюсси, ее дух, ее ритм и экспрессию. – Месье Борлин несколько раз шумно втянул воздух, как будто пытался удержать в носу мелкий камушек. – Внимательно вслушайтесь в геометрию музыки. Отразите ее в ваших движениях. В этом и заключается красота свободного танца. Современного танца!

Я выгнулась назад и обхватила щиколотки, втянув в себя грудь и живот, стараясь сделать так, чтобы не выступали ребра. Шмыгая носом, месье Борлин проговорил:

– Прекрасный треугольник, мисс Джойс! Здорово! Если вы еще не изобразили фигуру, взгляните на треугольник мисс Джойс!

Расхаживая по студии, он то и дело легонько тыкал танцовщиц кончиком трости и выкрикивал указания.

– Позвольте музыке течь сквозь себя. Она подскажет вам, какую форму принять… Очень хорошо, мисс Нил.

Я стояла, прижавшись лбом к полу, дыша глубоко и медленно. И думала об Эмиле и о том, что сказала Киттен. Конечно, Эмиль никогда на мне не женится, но всегда приятно, когда тебя обожают. И слова «мадам Фернандес» звучат так славно… гладко и округло. Почему-то они напоминали мне эллипс.

А затем я подумала о мужчине с яркими и пронзительными птичьими глазами, и в груди у меня поплыло. Стоит ли сказать Киттен, что вчера у меня появилось некое неясное предчувствие? Она верила в мою способность видеть будущее почти так же безоговорочно, как и баббо. Но нет – даже Киттен решит, что это просто смешно. Всего лишь мимолетный взгляд незнакомца через окно! Но я помнила, как странно дернулось у меня сердце. Много лет назад, когда баббо впервые провозгласил меня «своей Кассандрой», мама зло язвила каждый раз, когда у меня случались эти «особые моменты». И каждый раз я рассказывала баббо о необычных физических ощущениях, которые их сопровождали. Он всегда взмахивал рукой, в которой держал оловянный нож для разрезания бумаги, и говорил хриплым от волнения голосом: «Ну теперь-то ты ей веришь, Нора?»

Я решила, что ничего не скажу Киттен и вообще не буду больше думать о своих предчувствиях. Иногда мне казалось, что они лежат у меня внутри, как тяжелые камни. Я закрыла глаза. Разрешила музыке войти в себя и свободно струиться сквозь мое тело. Словно сквозь сон я слышала стук трости месье Борлина, его фырканье и замечания, звуки фортепиано, гудение печки. Спустя некоторое время я снова открыла глаза.

– Маргарет Моррис из Лондона устраивает мастер-класс по своей системе движения на следующей неделе. Пойдем? В Англии от нее все без ума. – Киттен посмотрела на меня из-под локтя, и мне показалось, что у нее странный, блестящий взгляд, словно она плачет. Но через мгновение она моргнула, и я подумала, что, должно быть, ей в глаза просто попала пыль.

– О, с огромным удовольствием, Киттен. И у меня возникла новая идея для танца, который я хочу поставить. Хочешь, я покажу тебе после занятия?

Да, новый танец постепенно складывался у меня в голове. Вдохновившись стихотворением Китса, я хотела включить в него радугу и, возможно, что-то из плясок примитивных племен, чтобы помочь баббо с его книгой. Я мечтала создать танец дикой, исступленной радости, от которого зрители в напряжении сидели бы на краешках кресел. Это был довольно честолюбивый и смелый замысел. В нем должны были участвовать несколько танцовщиц, каждая представляла бы собой полоску радуги и была бы наряжена в определенный цвет. Мне виделось, как они сплетаются между собой, завязываются в цветные узлы, а потом рассыпаются по сцене и тихо кружатся, как крылатые семена платана, медленно падающие на землю. Пока еще я не обсуждала это с Эмилем, но надеялась, что он сочинит для меня музыкальное сопровождение, с четким ритмом, настойчивым, беспокойным, создаваемым несколькими барабанами.

– О да, конечно! Понятия не имею, откуда ты берешь все эти идеи. У меня они никогда не появляются.

Ее голос заглушил гнусавый баритон месье Борлина:

– Дыхание! Дыхание! Не забывайте следить за дыханием!

Танец был ключом ко всему, ответом на все вопросы. Что бы ни преподнесла нам жизнь, мы должны продолжать танцевать.

Париж

– Отнеси им выпить, Лючия. Времени-то уже больше пяти. – Мама вручила мне бутылку охлажденного белого вина и два бокала. – Он читает без передыху два часа подряд. У бедного парня, должно быть, совсем в горле пересохло.

– А кто там – мистер Макгриви или мистер Макэлмон? – поинтересовалась я. Последние две недели они по очереди приходили читать баббо. Мне бы хотелось, чтобы сегодня это был мистер Макгриви. Он был не таким кичливым, как мистер Макэлмон.

– Ни тот ни другой. А теперь давай-ка поднимайся и отнеси им это вино, а не то они улизнут в кафе «Франсис» и просидят там всю ночь.

– Я не могу сдвинуться с места. Сегодня занималась восемь часов. Мы репетировали танцы для фильма – помнишь, я тебе говорила, – и у меня безумно болят ноги. Я хромала всю дорогу домой. – Я показала маме ногу – клочки кожи свисали с пальцев, похожие на пластины грибов.

– О, только не жалуйся. Некого тут винить, кроме самой себя. Он очень привлекательный. – Она кивнула в сторону кабинета баббо. – Ирландец. Говорит и по-французски, и по-итальянски, и уж не знаю еще по-каковски. Мало кто из ирландцев на такое способен.