Геза Гардони - Звезды Эгера. Т. 2

Она взяла иголку с ниткой и положила на колени шелковый костюм. Пока они беседовали, во двор вошел мужчина в темно-синем ментике. Прикрыв калитку, он попрощался с кем-то.

– Не утруждайте себя, – сказал он, – здесь я уже и сам найду дорогу.

Эва встала. Голос ей был незнаком, человек тоже.

На веранду вели три ступеньки. Дойдя до них, незнакомец поднял голову. Это был одноглазый, смуглый, дородный мужчина. Усы у него были подкручены, в руке он держал палку вроде той, с которой ходят деревенские старосты.

– Добрый день! – приветствовал он Эву. – Говорят, что здесь живет его благородие лейтенант Гергей Борнемисса.

– Да, живет, – ответила Эва, – только его нет дома.

– Так он уже в самом деле уехал?

– Уехал в Эгер.

– Ах, какая жалость! – Незнакомец покачал головой. – Хотелось мне потолковать с ним… Но, может быть, его супруга…

– Я его супруга. Милости прошу.

Незнакомец поднялся по лестнице, снял шляпу и поклонился с глубоким почтением.

– Меня зовут Тамаш Балог, – сказал он, – я дворянин из Ревфалу.

По манерам незнакомца видно было, что он не крестьянин.

Эва любезно пододвинула ему стул и представила школяра:

– Школяр Миклош Рез. Едет в школу на чужбину. Старший брат его служит в войсках короля и знаком с моим мужем. Вот Миклош и заехал к нам на попутной телеге, чтобы передохнуть.

– Здравствуй, братец, – небрежно бросил одноглазый и, сев на стул, начал рассказывать: – Я приехал на конскую ярмарку, – сказал он, хлопнув себя по колену, – и были у меня разные дела к вашему супругу. Да и деньги я ему привез.

– Деньги? – удивилась Эва.

– Говорили, он нуждается в деньгах. Едет в Эгер и продает кое-какие серебряные и золотые вещички.

– Да ведь у нас почти и нет ничего.

– Я очень люблю перстни.

И он показал свою левую руку: на ней сверкали перстни один прекраснее другого. Может быть, и на правой руке пальцы были унизаны кольцами, но правую обтягивала замшевая перчатка, и поэтому не было ничего видно.

Незнакомец продолжал:

– Говорят, у него есть одно великолепное кольцо.

– Есть, – ответила Эва улыбнувшись.

– С полумесяцем?

– И со звездами.

– Полумесяц топазовый?

– А звезды алмазные. Но откуда вы все это знаете?

– Нельзя ли мне взглянуть на кольцо? – Голос гостя задрожал.

– Нет, – ответила Эва. – Муж всегда носит его в кармане. Это какое-то счастливое кольцо, оно принадлежало турку.

Янчика бренчал в саду своей саблей. Он одним махом очутился на лестнице и, увидев незнакомца, взглянул на него с ребяческим удивлением.

– Поздоровайся с дядей, как положено, – сказала мать с улыбкой.

– Это чей мальчик? Сын господина лейтенанта? – спросил незнакомец. – Но к чему я спрашиваю! Вылитый отец!

Он привлек к себе ребенка, поцеловал его.

Какое-то неприятное чувство шевельнулось у Эвы, но через мгновение она уже забыла о нем.

– А когда же мы купим трубу? – приставал к матери мальчик.

– Разрешите мне купить ему трубу, – с готовностью предложил школяр. – Мне все равно придется завернуть на ярмарку. Я отведу Янчи и к моему вознице, покажу ему жеребеночка.

– Пусть будет по-вашему, – согласилась мать. – Вот вам динар, купите ему трубу. Но хорошенько смотрите за ним, Миклош! А ты, Янчика… ты ведь знаешь, что сказал отец. – Она обернулась к Тамашу Балогу и, печально улыбнувшись, добавила: – Он наказал нам беречь ребенка, как зеницу ока.

Янчика, прыгая от радости, отправился со школяром на ярмарку.

Мать крикнула им вдогонку:

– Миклош, гуляйте возле церкви! Мы сейчас тоже пойдем туда.

Она еще вчера собиралась на ярмарку, хотела приобрести кое-какую мелочь у приезжих венских купцов.

Господин Тамаш Балог рассеянно вертел в руке шапку, понуро глядя в сад.

– Какие вести из Солнока? – спросила Эва; глаза ее были полны тревоги. – Ведь правда туркам его не взять?

– Я тоже так думаю, – небрежно ответил Тамаш Балог.

– Муж сказал мне на прощанье, что нынче турки вряд ли попадут под Эгер. Солнок очень укрепили в прошлом году. Он сильнее Эгера.

– Гораздо сильнее.

– Но пусть Эгер не так укреплен, зато его будет защищать вся Верхняя Венгрия.

Господин Тамаш Балог кисло улыбнулся:

– Скажите, а есть у вас какой-нибудь портрет вашего супруга, господина лейтенанта?

– Конечно, есть, – ответила Эва. – В прошлом году написал немецкий художник.

– Не будете ли вы так любезны, ваша милость, показать мне портрет? Я много доброго слышал о витязе Борнемиссе. Хотелось бы посмотреть на него.

– Разве вы не знакомы? – удивленно спросила Эва.

– Когда-то были знакомы, да уж давно не встречались.

Хозяйка ввела гостя в комнату. Там стоял полумрак и приятно пахло лавандой. Эва отворила ставни. Видно было, что это гостиная. На полу – турецкие ковры. У стены – диван, покрытый медвежьей шкурой. Возле окна – конторка и книжный шкаф, а в нем не меньше сотни книг в кожаных переплетах. На стене – портреты. Портрет старика Цецеи в шлеме, писанный в ту пору, когда у него волосы были еще черные; портрет косоглазой жены Цецеи в шали, расшитой золотом. Потом пожелтевшее изображение Христа в ореховой раме; дальше – шаловливое личико девушки, очень похожей на хозяйку дома, и рядом портрет Гергея Борнемиссы. Тонкие черты смуглого, как у цыгана, лица. Большие глаза светятся умом и юношеским задором. Усы подкручены, подбородок окаймлен круглой, мягкой бородкой. Волосы отпущены до плеч.

С интересом разглядывая портрет, Тамаш Балог кивал головой:

– Бравый, красивый мужчина! Сколько же ему лет?

– Двадцать шесть.

– И у вас такой большой сын?

– Мы уже восемь лет женаты, – с улыбкой ответила молодая женщина. – Совсем еще детьми поженились.

Господин Тамаш снова взглянул на портрет:

– А правда, что господин витязь бывал и в Константинополе?

– Конечно, правда. Я тоже была с ним.

– Есть у меня знакомый турок, он рассказывал о нем. Мэндэ-бей. Огромный такой мужчина. Ваш супруг оказал ему однажды большую любезность.

– Мэндэ-бей? Никогда не слышала этого имени.

– Может быть, ваш супруг поминал Хайвана? Прежде этого турка звали Хайваном.

Эва улыбнулась:

– Хайван? Как же не знать! Я тоже видела его.

Тамаш Балог еще раз устремил взгляд на портрет, долго смотрел на него, насупившись и молча кивая головой, словно прощался с ним. Потом поклонился и, пятясь назад, вышел.

Снова в сердце Эвы зашевелилось тягостное чувство. Такое же, как в ту минуту, когда Тамаш Балог прикоснулся к ее ребенку. Тем не менее она проводила гостя до самой лестницы веранды.

Он шел все время по правую руку от нее. Так идут обычно крестьяне. На прощанье отвесил глубокий поклон, что свидетельствовало о благородных манерах. Из дверей вышел пятясь – на турецкий лад.