Сильвен Жюти - Запах высоты

На следующий день мы вступили на ледник. Ясно, что ни монахи, ни тем более паломники никогда не отваживались ходить по этой дороге: ни одного следа не вело сюда с живого – того, что постоянно разрушался эрозией ледника, – склона морены. Нам понадобились веревки, чтобы перевести через это препятствие наших носильщиков. Это была настоящая магма земли и камня, и Абпланалпу пришлось вырубать в ней широкие ступени и сбрасывать вниз огромные валуны, которые катились по склону с таким звонким грохотом, что эхо его еще долго отдавалось у нас в ушах.

Сначала идти было легко. Весь лед был целиком усеян обломками камня, пластинами черного сланца, и все это каменное крошево слегка пружинило у нас под ногами, так что мы шли как будто по мостовой. Но потом долина свернула влево, под камнями появились широкие трещины, и приходилось все время лавировать между ними; одновременно с этим сланец сменился жесткими и шаткими глыбами гранита с острыми резкими гранями, идти по нему было неудобно. К двум часам мы добрались до места, где ледник разделялся на два рукава, и остановились, решая, какой из них выбрать. Здесь встретились два ущелья, и слияние боковых морен образовало приятный луг, посередине которого лежало треугольное озерко с непроглядно черной водой; оно покоилось под округлым выпуклым скатом – в изящном изгибе двух языков ледника, соединение которых наводило на мысли о сдвинутых полных бедрах; и озерко было так похоже на женское лоно – вплоть до небольшого ручейка, который стекал наискосок через морену, внушая мне следующее сравнение, но я сохранил его про себя, решив, что не стоит делиться им с моими друзьями.

Это место – идеально подходящее для устройства лагеря – открыл Абпланалп. Тут даже рос кое-какой кустарник, а вблизи озера Петер нашел небольшую кучку мани и следы старого лагеря. Так, значит, монахи здесь все же бывали.

Утром носильщики отказались трогаться с места.

Впрочем, они не так уж и виноваты, их можно понять: это место очень удобно, но, к несчастью, слишком далеко, чтобы мы решили сделать его своим базовым лагерем.

Они сидели, глядя на угли ночного костра. Некоторые что-то тихонько напевали; другие, похоже, молились, перебирая свои четки; третьи прямо на земле играли в камешки – подобие наших шахмат, кто-то еще дремал.

Клаус и Алоис, пока инцидент не разрешился, отправились на разведку и поручили мне все уладить: у Клауса слишком упрямый характер, он – высокомерен и вряд ли мог поспособствовать успеху переговоров.

Я с Полем подошел к сирдару – главарю носильщиков. Никто не мог бы выделить его из этой толпы; в принципе в наших глазах все они – одинаковы. Но по непонятной нам причине он обладал непререкаемой властью над своими товарищами, хотя ничем не отличался от прочих и одевался в I такие же лохмотья. Однако все наши переговоры шли только через него, и остальные подчинялись его решениям. Говоря по правде, это значительно облегчало нашу задачу, и мы не старались разобраться, откуда у него такая власть.

– Они не хотят идти дальше. Они говорят, что гора – священна, что они – слишком далеко от дома, и они хотят вернуться в свои деревни: их ждет работа в полях, они должны помочь своим женам. Они желают получить свою плату и уйти домой.

Мы проникли в самое сердце горного массива Сертог. В последние дни пейзаж постепенно менялся, и странность его все нарастала, этот величественный хаос подавлял воображение. Теперь над нами нависли грозные безымянные вершины, откуда то и дело срывались острые ледяные копья; перед нами лежал ледник, набухший огромными валунами, – один вид которых приводил в отчаяние, а над ним, закрывая собою небо, вздымались черные, блестящие – будто облитые водою – стены. Трудно представить себе другую такую же зловещую гору. Неудивительно, что эта картина, к которой наши носильщики поначалу были так равнодушны, в конце концов тоже их взволновала.

Разумеется, святость горы, о которой они нам толковали, была лишь благовидным предлогом: для них самих она ничего не значила. Но им довольно того, что она была таковой в глазах тибетцев, чтобы они также признали ее священной. Вероятно, окажись они перед собором Богоматери Салеттской, они вели бы себя точно так же.

– Скажи им, что у них есть выбор: вернуться домой без дополнительной платы или поработать еще несколько дней и получить больше денег.

Суммы, которую мы положили нашим двумстам носильщикам за две недели работы, хватило бы мне на один обед в хорошем парижском ресторане.

Мы долго добивались его согласия. Сирдар притворялся, что наши условия его совершенно не интересуют. Но наконец мы договорились: они еще поработают за доплату, каждому носильщику – по рупии, но не больше двух дней.

Кули поднялись со своих мест и принялись помогать друг другу надевать груз и поправлять налобные повязки. Они ходят мелкими шажками и очень быстро, но груз оттягивает им затылок, и они часто останавливаются передохнуть. Они нагружают себя намного больше, чем носильщики в Альпах: каждый берет по сорок килограммов. И кроме того, они носят груз на голове и ходят часто босиком, даже по льду. Во главе колонны шли фон Бах, сирдар и Алоис. В середине – Петер. Ну а мы с Итазом замыкали процессию, чтобы, если кто-нибудь из наших людей отстанет, «подбирать упавшие крошки». Доктор Клаус на всякий случай тоже держался неподалеку.

К полудню наш караван пошел потише. Небольшая ложбина, по которой мы более или менее ходко продвигались в глубь морены, неожиданно резко изменилась: сейчас перед нами лежала земля, покрытая сетью хаотически разбросанных трещин, усеянная качающимися камнями, глыбами льда и предательскими осыпями. Петеру с Алоисом пришлось прорубить настоящую дорогу во льду. Босые ноги носильщиков, а многие из них отказались от обуви, скользили на льду; блестящие осколки кварца – гораздо более твердые, чем другие камни, – ранили им ноги. Один из них оступился, зашатался, груз потянул его назад, и он, потеряв равновесие, упал и повредил себе ногу. Однако он еще мог ходить. Клаус тут же занялся его ногой. Рана не позволяла ему нести груз, и его распределили между другими носильщиками. Мы предоставили ему выбор: он может идти за нами до базового лагеря или остаться здесь и ждать – не больше двух дней, – пока за ним не вернутся его товарищи. Он выбрал второе. Это успокоило остальных, отныне они твердо верили, что лагерь уже близко. Мы оставили ему вязанку дров и немного риса. И ускорили шаг, чтобы догнать нашу колонну.

Что он будет делать целых два дня среди этих льдов? Они ведут такую жалкую жизнь, что, вероятно, даже не задаются подобными вопросами. Они живут в совершенной нищете: у них абсолютно ничего нет. Буквально никакого имущества, кроме их лохмотьев, и это – почти все. Единственное их достояние – физическая сила, то, чем владеет с рождения каждый человек. Тот, кому не хватает сил, здесь погибает. У нас дома беднейший крестьянин в сотни раз богаче, чем они.