Хельмут Крауссер - Эрос

Зимой мы лепили снеговиков, купили лыжи и бегали на них до изнеможения, и потом, сидя у теплой кафельной печи, где уютно потрескивал огонь, на который я мог смотреть часами, я целовал и целовал живот Сильвии, потому что был благодарен за ее доброту. Затем она полностью обнажалась и могла достичь оргазма от одного лишь поглаживания ее грудей. От этого в мужчине просыпается гордость. Но я не собираюсь рассказывать вам слишком много, хочу лишь намекнуть, что наши отношения были нетривиальными и не слишком яркими в сексуальном плане. Подробности здесь излишни. Конечно, все это можно описать с сарказмом и выставить Сильвию этакой суррогатной резиновой куклой, но на самом деле ее роль несравненно значительнее.

Управление всеми производственными делами я на целые месяцы переложил на плечи Лукиана. Рентабельность предприятий оставалась неизменно высокой, и там, где не работали мы, за нас работали наши деньги. Если же в мой мозг вдруг закрадывались шальные мысли о Софи, я сразу же пил лекарство, прописанное доктором: доброе красное вино. Не хочу лгать: я по-прежнему знал, где находится Софи и чем она занимается в данный момент, но в мелкие подробности уже не вникал. Теперь я вел себя в этом отношении, как деловой человек, который спокойно пробегает глазами сводки достижений конкурентов лишь для того, чтобы быть в курсе дел и оставаться на высоте. Мое состояние нормализовалось, появилась какая-то надежда. Так прошло несколько лет.

Потом вышел «Револьвер», лучший альбом «Битлз», который вверг меня в настоящую эйфорию. В том же году, в 1966-м, умер от инсульта доктор Фрёлих. Для меня это стало ужасным ударом, его смерть просто подкосила меня. Но что поделаешь. Отныне мне стало не хватать лишь его присутствия, но мудрые советы и теплота его сердца остались со мной навсегда…

Мы с Сильвией – я считал нас парой – одолжили у Лукиана яхту и отправились инкогнито в путешествие вокруг Сицилии. Потом сделали крюк до Мальты. Вернувшись в Германию, мы иногда выходили вместе в свет, посещали Мюнхенскую оперу, скачки в Баден-Бадене. Когда в июне 1966 года «Битлз» выступали в цирке Кроне, я сидел среди зрителей, нацепив массивные темные очки, чтобы не быть узнанным. Я жил в отеле «Байришер Хоф» по соседству со знаменитыми музыкантами и без труда получил автографы всех четверых. Мой английский был весьма скуден, и я специально нанял переводчика. Однажды я застал Джона Леннона за странным занятием – он подрисовывал на картине, висящей в коридоре, дополнительные фигуры, причем так умело, что никто не заметил разницы.

Тогда мы перекинулись с Ленноном парой фраз. Это были ничего не значащие слова: «Что вы там делаете? Рисуете? О, замечательно». Но я испытал громадное воодушевление от того, что разговариваю с человеком, которого боготворю. Это было новое для меня чувство.

А Сильвия? Она не поняла «Битлз», совершенно не восприняла их музыку. Для нее это был пустой звук, и она даже не пыталась мне подыграть. Вы можете смеяться, или плакать, или считать меня избалованным ребенком, но именно это обстоятельство разрушило наши с ней отношения. Вся конструкция покачнулась, затрещала и с грохотом обрушилась. Сильвия оказалась не способна разделить мою жаркую музыкальную страсть, и я смертельно обиделся на нее. Нет, инфантилизм здесь ни при чем, виной всему ложь, что лежала в основе нашей связи. И тем не менее можете изобразить меня в этой главе капризным эгоистом, я полностью заслуживаю этого. Как будто бывают отношения, абсолютно свободные ото лжи! Как будто прочная связь вообще возможна без обмана!..

Чтобы украсить наш союз, я купил кольца, правда, серебряные, простые, но очень красивые. Однажды вечером мы сидели в кинозале нашего замка и смотрели «Золотой палец». Не думаю, чтобы название фильма имело что-то общее с моей ситуацией, но я порывисто схватил руку Сильвии, стянул кольцо с ее пальца, затем снял свое и быстро проглотил их оба. Этот жест позволил мне обойтись без тех слов, произносить которые у меня не было никакого желания. Ночь я промучился болями в желудке, но утром кольца благополучно вышли наружу. Все.

На этом относительно спокойный этап моей жизни кончился. Конечно, Сильвию я хорошо обеспечил, она даже иногда приезжала в гости в мой замок. Мы остались друзьями, но в сердечных делах – сейчас мне не приходит на ум более подходящего слова – я опять остался совершенно один. Мною снова овладело безумие. Временно потеряв надо мной власть, оно постоянно пряталось за спиной, терпеливо поджидая, когда же настанет его час.

Лукиана я отправил в Берлин. Он не только не имел ничего против, но и очень радовался такому повороту событий. Я почти уверен, что Луки уже успел побывать там несколько раз и без моего разрешения повидаться с Софи. Окажись это неправдой, я бы сильно разочаровался.

Биргит вместе с двумя исключительно целеустремленными женщинами-юристами, обладающими коммерческой хваткой, ведет довольно успешную адвокатскую контору в берлинском районе Шёнеберг. Специализируется контора на хозяйственном праве. Софи тоже взяли туда. Несмотря на кандидатскую диссертацию (которую, кстати, так и не дописала), она выполняет самую простую секретарскую работу: составляет запросы, занимается почтой и варит кофе. Можно сказать, что ей платят даже слишком много за столь элементарные обязанности. Софи выполняет их очень старательно – она благодарна за 30-часовую рабочую неделю, но труд для нее слишком банален, в нем нет места творчеству, кроме того, она постоянно чувствует себя обязанной своей сводной сестре. Но жизнь в большом городе имеет много преимуществ, и Софи здесь нравится.

Живет она на Мерингдамм – в мещанской части Кройцберга, снимает трехкомнатную квартиру, недорогую и довольно запущенную. Дом очень старый, тут принято тесно общаться с соседями. Летом на заднем дворе жарят на гриле колбаски, зимой помогают пожилым фрау с верхних этажей носить уголь.

Софи вступила в ряды Социалистического союза немецких студентов. Она считает, что крупные партии, такие, как СДПГ и ХДС, в скором времени будут мало отличаться друг от друга и непременно сольются в большую коалицию. Все чаще звучит призыв о необходимости создания внепарламентской оппозиции. Софи совсем коротко остриглась (машинкой), влезла в голубые джинсы и борется за реформы высшей школы и против закостенелых общественных структур. Из США в Европу хлынула молодежь, протестующая против войны во Вьетнаме. Под давлением эпохи сюда забрасывает ряд разрозненных, враждующих между собой группировок, они варятся в одном бурном котле и через несколько лет снова распадаются на единичные кружки, похожие на секты. Берлинские активисты разрабатывают акцию против издательского дома «Шпрингер» [21]под девизом «"Шпринтер" – народу!» и выносят на всеобщее обсуждение тактику ее проведения. В связи с огромным расширением зоны влияния «Шпрингера» на конференции делегатов Социалистического союза студентов вузов выдвигается требование издать закон против монополизма в прессе. Позицию Союза другие студенческие организации считают недостаточно жесткой, и то и дело на улицах проходят демонстрации, в том числе агрессивные, подобные разгрому редакций «Шпрингера» на Кохштрассе. Биргит считает, что в свои тридцать пять она слишком стара для личного участия в таких митингах, а Софи, которая старше ее на год, с головой окунается в массовые акции.