Ален Роб-Грийе - Ревность

Обе створки бокового окна открыты – правда, не до конца. Правая оставляет лишь малую щелку, так что половина оконного проема затемнена. Левая, наоборот, отведена к стене, но не до упора: надо заметить, что она не отклоняется от перпендикуляра по отношению к наличнику. Таким образом, окно представляет собой три плоскости равной высоты и примерно одинаковые в ширину: посередине зияющее отверстие, а по сторонам две застекленные створки, в каждой по три квадрата. И в отверстии, и в обеих створках видны фрагменты одного и того же пейзажа: каменистый двор и зеленая масса банановых деревьев.

Стекла чисто вымыты, и в правой створке линии едва смещены из-за неровностей стекла: те всего лишь придают некий намек на движение слишком однородным поверхностям. Но в левой створке, где стекло темнее, хотя и блестит ярче, отражения откровенно искажены, зеленые, цвета банановых деревьев, пятна, круглые или в форме полумесяца, мельтешат посреди двора перед навесом.

Большая синяя машина Фрэнка, только что въехавшая во двор, тоже скрыта за одним из подвижных колечек листвы, а с нею и белое платье А***, которая первой выходит из автомобиля.

Она склоняется к закрытой дверце. Если стекло опущено – а это вполне вероятно, – А*** может просунуть голову в окошко над спинками сидений. Выпрямляясь, она рискует нарушить порядок своей прически, и тогда ее волосы, только что вымытые и тем более непослушные, упадут на того, кто сидит за рулем.

Но без всякого ущерба для себя она отстраняется от синей машины, мотор которой оставался на ходу и теперь наполняет двор еще усилившимся ревом, и, обернувшись в последний раз, направляется одна, своим решительным шагом, к двери в центре дома, откуда можно попасть прямо в большую залу.

От этой двери начинается коридор, переходящий в салон-столовую. Потом с обеих сторон коридора следуют одна за другой боковые двери, последняя слева, ведущая в кабинет, приоткрыта. Створка поворачивается бесшумно, хорошо смазанные петли не скрипят; тут же, с великими предосторожностями, она принимает первоначальное положение.

На другом конце дома входная дверь с гораздо меньшими церемониями открыта, потом закрыта; негромкий, но отчетливый стук высоких каблуков проносится по выложенному плиткой полу главной залы, звучит все ближе по коридору.

Шаги замирают перед дверью кабинета, но открывается и закрывается та дверь, что ведет в комнату напротив.

На трех окнах, симметричных по отношению к окнам комнаты, жалюзи в этот час спущены более чем наполовину. Таким образом, кабинет залит рассеянным светом, который лишает предметы объема. Очертания остаются четкими, но чередование поверхностей не создает впечатления глубины, так что невольно вытягиваешь руки перед собой, стараясь правильно оценить расстояние.

К счастью, в комнате немного мебели: стеллажи и полки вдоль стен, несколько стульев, наконец, массивный письменный стол с ящиками, занимающий все пространство между двумя окнами, выходящими на юг, и в одно из них – правое, то, что ближе к коридору, – можно увидеть сквозь наклонные щели между дощечками разрезанный на параллельные сверкающие полоски стол и два кресла на террасе.

На углу письменного стола стоит инкрустированная перламутром рамка, в которую вставлена фотография: ее сделал уличный фотограф во время первого отпуска в Европе, после пребывания в Африке.

Перед фасадом большого кафе в стиле модерн А*** сидит на металлическом стуле сложной конструкции, подлокотники и спинка которого, состоящие из спиралей и завитков, скорей живописные, чем удобные. Но А*** сидит в этом кресле, по своему обыкновению, совершенно непринужденно, хотя и без малейшей расхлябанности.

Она чуть повернулась, улыбается фотографу, будто разрешая ему отснять этот импровизированный кадр. В то же время ее обнаженная рука продолжает начатое движение: ставит стакан на столик, стоящий рядом.

Но класть лед она вроде бы не собиралась, потому что не дотронулась до сверкающего металлического ведерка, быстро запотевшего.

Она сидит неподвижно, смотрит на долину, простирающуюся перед ними. Молчит. Слева от нее Фрэнк, невидимый, молчит тоже. Возможно, она уловила некий странный шорох у себя за спиной и теперь собирается повернуться как бы невзначай и бросить взгляд, будто бы случайный, в сторону жалюзи.

На восток из кабинета выходит не просто окно, как в комнате напротив, а окно французское, через которое можно попасть прямо на террасу, минуя коридор.

На эту часть террасы светит утреннее солнце: только от него никто не пытается укрыться. В воздухе, почти свежем сразу после рассвета, пение птиц приходит на смену стрекоту ночных цикад, звуковой фон почти такой же, хотя менее слитный, расцвеченный время от времени более мелодичными трелями. Что же до самих птиц, то их не видно, как и цикад: они укрываются под султанами широких зеленых листьев вокруг всего дома.

На участке вскопанной земли, который отделяет дом от посадок и где выстроились на равном расстоянии друг от друга молодые апельсиновые деревца – тонкие стволики, украшенные редкой листвой темного цвета, – блестят бесчисленные нити паутины, полные росы; крошечные паучки сплели их между комьями земли, когда в саду закончились работы.

Справа этот конец террасы подходит к краю салона. Но только на свежем воздухе, перед южным фасадом – откуда можно охватить взором всю долину, – подается первый утренний завтрак. На низеньком столике перед единственным креслом, которое принес сюда бой, уже стоят кофейник и чашка. А*** в такой час еще не встала. Окна ее комнаты еще закрыты.

В самой глубине долины, на бревенчатом мосту, что пересекает маленькую речушку, какой-то человек сидит на корточках и смотрит вверх по течению. Это – туземец, на нем синие штаны и выцветшая майка; плечи голые. Он склоняется над поверхностью потока, словно пытается разглядеть что-то в мутной воде.

Перед ним, на другом берегу, простирается делянка в форме трапеции, со стороны воды ограниченная кривой линией; все бананы там собраны более-менее недавно. Пеньки легко подсчитать: когда срезается ствол, остается короткий обрубок, чья зарубцевавшаяся поверхность имеет форму диска, белого или желтоватого, в зависимости от свежести среза. Подсчет по прямой линии слева направо дает: двадцать три, двадцать два, двадцать два, двадцать один, двадцать один, двадцать, двадцать и т. д…

Рядом с каждым из белых дисков, но в различных направлениях принялись побеги, замещающие срезанные деревья. В зависимости от времени сбора первого урожая эти новые растения имеют длину от пятидесяти сантиметров до метра.

А*** только что принесла стаканы, обе бутылки и ведерко со льдом. Начинает смешивать коктейли: коньяку в три стакана, потом минеральной воды, наконец, три кубика прозрачного льда, в сердцевине каждого кубика заключен пучок серебристых игл.