Рам Ларсин - Девять кругов любви

Юдит, внезапно устав, закрыла глаза.

– Вместе с Орли не стало и моей веры. Я долго ни в чем не признавалась никому, пока Натан не догадался сам. Раву запрещено жениться на эпикорсит, и чтобы не потерять меня, он готов был снять с себя сан. Но это сломало бы ему жизнь. Он умен, честолюбив, несмотря на молодые годы, признан авторитетом в толковании Талмуда, и его ждет большая карьера. Я не могла принять такую жертву.

– И вдруг ты встречаешь гоя… без должностей и званий, только с одним достоинством… голубой кровью в жилах.

– Что? – не поняла Юдит.

– Мой прадед был – как это? – дворянин, – фамильный подбородок Андрея надменно выпятился. – Вот визитная карточка… аристократа. На него можно вешать чайник. Где он у тебя? – Он усмехнулся. – А главное во мне… что я умею любить… как уже никто не любит. Мне кажется, я последний, кому это дано…

И он снова пошел тем же опасным путем, где споткнулся однажды, – медленно приблизил губы к ее губам и почувствовал, что ее спина выгнулась, как струна, готовая оборваться, а на щеку упала слеза, сразу отрезвившая Андрея. Острая мысль заставила его остановиться.

– Я боюсь… между нами не все ясно, – проговорил он, двигаясь неверными шагами вокруг растерянной девушки. – Может, ты сейчас со мной из-за того, что было в больнице? Это ошибка, я не могу воспользоваться ею. Клянусь: ты по-прежнему чиста… Там, в палате, я не видел ничего.

Андрей остановился, обессиленный.

– Мне теперь страшно и легко. Тебе известна правда, и твое решение будет свободным.

Наступила неспокойная тишина.

Гекко, ставший вдруг уныло серым, соскользнул на пол и спрятался в какой-то щели. Солнце медленно уходило из комнаты, уступая ее вечерним теням, которые непреодолимо ложились между Юдит и Андреем. Только сейчас он различил странный шум и глянул через дверь балкона. Внизу двое дюжих парней в белых халатах подступали к Нисиму, а тот беспомощно пятился от них, как затравленный зверь.

– Извини!

Андрей сбежал во двор, заваленный досками и кирпичом, потому что хозяин вечно что-нибудь достраивал в своих владениях.

– В чем дело? – спросил Андрей.

– Они из лечебницы, – произнес старик непослушным языком. – И с ними. Мой брат Хаим.

Невдалеке маячил грузный детина, чем-то неуловимо похожий на Нисима, хотя был намного младше и – по бесконечной иронии природы – с лицом гладким, даже красивым.

– Нечего беспокоиться, – угрюмо процедил он, – всего одна короткая беседа с психиатром.

– Я нормален! – задыхаясь, крикнул старший брат. – Как пятьдесят лет назад. Когда нес тебя, больного. Через пустыню!

– Вы никуда его не возьмете, – твердо заявил Андрей. – Это незаконно!

– А ты кто такой? Ехал бы себе в Россию. Вот где соблюдают законы! – осерчал Хаим и кивнул санитарам.

Тот, что был сильнее и выше, протянул руку к старику, но Андрей оттолкнул его назад. Начали подходить соседи, загораживая Нисима, а вверху, на балконе появилась Юдит. Трое непрошенных гостей совещались шепотом, потом санитары, не глядя ни на кого, пошли к белому фургону, ожидавшему на улице.

– Ты пожалеешь об этом, Иван, – хрипло пригрозил Хаим.

Проходя мимо временной подпорки, которая поддерживала недавно надстроенный карниз дома, он в досаде пнул ее сапогом – и тогда тяжелый бетонный блок пролетел над Андреем.

– Андрэ! – раздался отчаянный крик.

Блок упал рядом, и Андрей, не совсем придя в себя от минувшей опасности, все же нашел силы молодецки помахать Юдит, как какой-нибудь герой вестерна. Смутившись, она немедленно скрылась внутри.

Люди расходились, хлопая по спинам Нисима и Андрея, а старик тревожно смотрел по сторонам, пока не убедился, что брата и след простыл.

– Пойдем, – предложил он, унимая дрожь, – нужно это отметить.

Они спустились в погреб, прохладный и сырой, заставленный пузатыми бочонками и рядами бутылок. Нисим достал одну из них, всю в паутине, и осторожно откупорил.

– Шардоне пятилетней выдержки. Такое ты у меня. Еще не пробовал. Его пьют в большой радости.

Он до краев наполнил стаканы. Вино было легкое, пряное и как-то по-женски чувственное.

– Ах! – только и вымолвил Андрей.

– То-то! Еще один, и ты готов. Для серьезного разговора. Слушай, – обнял его Нисим. – Я хочу переписать виноградник. На этого мальчонку, Туви. А твой домик – на тебя.

– Не надо, – возразил захмелевший Андрей, – мне ничего не надо.

– Молчи! Брат любой ценой овладеет всем. Я его знаю. Если учует поживу. Украдет у самого Бога… И спросил Он: Хаим, то есть Каин. Где брат твой Авель? А тот: разве я сторож. Брату своему?

Мучительная судорога свела и без того вывернутые губы старика.

– Теперь иди к ней. Как она испугалась! Обо мне так. Не тревожился никто. Ты – бар мазаль, счастливчик!

– Да! – Андрей тоже не мог забыть этот крик.

Внезапно он понял, что очень счастлив, и с радостно бьющимся сердцем зашагал домой.

– Юдит! – издали позвал он. Потом постучал. – Юдит, это я!

Ответа не было. Радость его с такой же внезапностью, как и возникла, сменилась непонятным беспокойством. Приоткрыв дверь, Андрей стоял на пороге, вглядываясь в полумрак. Долгая неподвижность Юдит, тишина, не нарушаемая ее дыханием, неестественность позы вдруг напомнили ему другую женщину, ту, в Помпеях, а серое скомканное одеяло – мертво застывшую лаву. Он задохнулся, выпитое вино и страх замутили рассудок. Кинувшись к ней, стал вырывать из остывшего пепла ее похолодевшее бледно-золотистое лицо, маленькие беззащитные груди с наивными сосками, совершенной формы бедра, в глубине которых еще трепетала жизнь за плёнкой окаменевшей магмы, и он ударил ее всем телом, и Юдит вскрикнула, и скорее ощутила, чем увидела кровь, ты убил меня, заплакала она, нет, прижимал ее к себе Андрей, мучась своей виной, прости, и оба упали куда-то и словно перестали существовать…

Она очнулась оттого, что мягкие теплые пальцы трогали ее лоб, щеки, рот.

– Это ты? – спросил он. – Ты?

– Да, – улыбалась она в темноте. – Как ты узнал меня?

– Я почувствовал, что касаюсь кого-то очень родного, и понял, что это ты. По-моему, лучшего способа нет, – он засмеялся. – Хочешь попробовать?

Легко проведя ладонью по его лицу, она прошептала:

– Это ты, ты…

Странная вещь, – увлеченно говорил Георгий Аполлинарьевич, которому любое событие казалось плодотворным источником для размышлений. – Цивилизация веками совершенствовала себя, подымаясь к более сложным формам, и достигла столь высокой степени уязвимости, что случайная неисправность компьютера или перебой электроэнергии способны парализовать жизнь общества.

Такими мыслями, выраженными громко и безапелляционно, он делился с арабом, склонившимся над внезапно заглохшим кондиционером. В гостинице, очень старой, часто происходили неполадки, а устранить их умел только Али. В номере нечем было дышать, и профессор чувствовал себя весьма неловко, так как этим утром пригласил коллег, чтобы обсудить новый поворот событий: суд утвердил решение властей о закрытии церкви, и, следовательно, нужно возвращаться домой. Все ждали Андрея, который сообщил по телефону еще одну новость – что он остается здесь, в Иерусалиме.