Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

В нашем распоряжении целая анфилада комнат, выходящих на прелестный внутренний дворик с пятью или шестью лимонными деревьями: в моей комнате стоит письменный стол – скорее всего подарок французского консула – и несколько стульев, что является редкостью в Афинах, где жители до сих пор больше любят сидеть на полу.

Ночью так же душно и жарко, как и днем, поэтому спустя несколько часов после нашего прибытия я спустился в маленькую купальню, разбитую во дворе, ища бочку с водой, дабы смочить свои простыни, – помнишь, именно такому способу сохранить прохладу жаркими ночами ты научил меня давным-давно. Стена, разделяющая женскую и мужскую половины двора, была сделана для людей ниже меня ростом, так что я легко мог все видеть. Я взглянул туда из любопытства и заметил копну темно-рыжих волос. Спустя мгновение прелестная медная головка появилась предо мной, и я встретился взглядом с испуганными глазами пуританской девушки.

Она в ужасе взглянула на меня, а затем склонила голову.

– Синьор Казанова, – всхлипнула она. – Помогите мне! Я пьяна.

– Называй меня просто Джакомо.

– Да – Джакомо. – Бедняжку рвало.

– Я присмотрю за тобой, милая девочка.

Жизнь по соседству прекрасно отразилась на наших отноше1шяхс мисс Адамс. Разумеется, она не настоящая пуританка, хотя и демонстрирует чарующую заинтересованность в самосовершенствовании. В конце концов, эти безрадостные люди были ее предками.

Я дал мисс Адамс сесть и нежно протер ей лоб мокрой тряпкой, а когда ее походка стала более уверенной, я отвел девушку в свою комнату. Несмотря на все свои храбрые уверения в том, что ей не нужны защитники, моя юная спутница все еще невинна. Уложив мисс Адамс на кушетку, я устало прилег рядом на кровать. Мои конечности снова стали мокрыми от пота, и в первый роз за много месяцев я осознал всю длину своего тела. Моя голова, мои ступни и руки, каждая моя конечность, равноотстоящая от другой, подобны пятиконечной звезде, какую можно увидеть на великолепном рисунке человека Леонардо. Наверняка на меня так действует пребывание в Греции. Это гений места, который дает нам, смертным, обратно наши тела и напоминает, что корень всей метафизики лежит здесь. Не удивительно, что Филэллин целую эпоху назад вознес благодарность безоблачным небесам Греции.

Я спал под простынями последнего мужа вдовы на матрасе, набитом соломой и перекинутом через две деревяшки, и мне было так комфортно, как если бы я лежал в покоях дворца дожа. А утром я имел удовольствие лицезреть дочку хозяйки, сметающую пыль своей щеткой в большую трещину на полу, как будто специально созданную для этой цели.

А теперь, дорогой друг, настало время вспомнить Сенеку. Я намереваюсь доказать мисс Адамс, что у ее любимого философа вызывало смех упоминание о формах Платона. Если я и понял что-то за свою жизнь, то только одно: людям не следует стремиться реализовать идеалы, но им надо искать идеальное в реальном».

Сидя в автобусе, направляющемся в Афины, Люси перечитала фразу Казановы о необходимости «искать идеальное в реальном». Интересно» он говорил здесь о правильной оценке повседневного опыта или об опасностях идеализации любви? Девушка аккуратно положила на место фотокопию, чтобы случайно не разбудить сидящую рядом Ли. Люси никогда не слышала, что Казанова бывал в Афинах. В XVIII веке власть Оттоманской империи простиралась на этот город и на большую часть восточного Средиземноморья, хотя упадок Турции начался задолго до начала странствий Желанной Адамс. Люси нравилось думать о Казанове здесь, в Греции. Если бы только его письма были более удобочитаемы. На некоторых из фотокопий были темные пятна, видимо, в этих местах та зеленая гадость, о которой писал Казанова, все-таки проела бумагу. В аспирантуре она писала доклад о старых рецептах создания чернил из домашних ингредиентов, таких как сажа или сосновая смола. Люси сочувствовала Казанове, у которого кончились его золотые венецианские чернила, и он вынужден был прибегнуть к местному афинскому вареву. «История полна рассказов о войнах и сражениях, – подумала она, – но полностью игнорирует такие важные изобретения человеческого прогресса, как надежные, не разъедающие бумагу чернила».

Сегодня я проснулась посреди ночи от стонов. Сначала я подумала, что это мне мерещится от усталости и укусов надоедливых насекомых, но потом поняла, что издаю эти звуки сама. На противоположном конце залитой лунным светом комнаты, под москитной сеткой, лежала человеческая фигура, более похожая на труп.

– Джакомо? – прошептала я, не до конца уверенная, могу ли я называть его по имени. «Услышав знакомый голос, мне на живот запрыгнула Финетт и принялась лизать мне лицо.

– Иди ко мне, Финетт! Вот хорошая девочка! Трупообразная фигура стряхнула с себя простыни, и передо мной предстал Джакомо Казанова в длинной ночной рубашке. Прядь красновато-серых волос свисала из-под его ночного колпака. Я никогда не видела моего спутника без парика, и, действительно, парики всех цветов и размеров лежали рядом с ним, на письменном столе. Я встала, комната закружилась вокруг меня, и пришлось какого совладать с собой, сосредоточившись на этом самом столе. Он был такой же хороший, как и любой из предметов мебели в бывшем доме Франклина в Пасси – большой и закрашенный резьбой, с бронзовой окантовкой по краям, чтобы бумаги не падали на пол. Казанова положил на него свой журнал с пакетом вырезок и писем. Но все было без толку. Комната вертелась вокруг меня как заведенная. Я быстро села, а он отвернулся от меня. Когда мой спутник склонился над своим сундуком, я заметила, что его рубашка слегка задралась. Я старалась не смотреть на его бледные бедра, сверкающие в лунном свете. Несмотря на возраст, ягодицы Джакомо Казановы все еще были крепкими и мужественными.

– Вы выпили слишком много узо, мисс Адамс, – сказал он, одергивая рубашку и передавая мне кубок с водой. – Если вы уже чувствуете себя лучше, то могу проводить вас в вашу комнату. Я не причиню вам зла, не бойтесь.

– Вы до сих пор не причиняли мне вреда, поэтому у меня нет повода думать о вас плохо в дальнейшем.

Казанова рассмеялся.

– Мисс Адамс, у вас эмпирический склад ума, прямо как у моего друга, месье Вольтера. Вы бы нашли с ним общий язык, тогда как у меня с этим всегда были определенные трудности.

– Вы не согласны с Вольтером? – Я старалась поддержать разговор, чтобы скрыть свое волнение.

– Он говорит, что мы должны быть свободны от суеверий. Но ведь они связаны с верой. А вера самого разного рода – от великой до самой ничтожной – это то, с помощью чего мы понимаем тайны жизни.