Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду

Автор выражает признательность за разрешение использовать следующие материалы:

«День, когда я стал призраком» Дугласа Дж. Блэкмана

1977 Soul In The Wall Music.

Все права сохранены.

Используется с разрешения владельца.

«Элиза» Пола Хадсона

2001 Scrawny WhiteGuy Music

Все права сохранены.

Используется с разрешения владельца.

«Ржавчина» Лоринга Блэкмана

2000 Two Fathoms Music

Все права сохранены.

Используется с разрешения владельца.

«Тысяча способов» Лоринга Блэкмана

2002 TWo Fathoms Music TWo Fathoms Music

Все права сохранены.

Используется с разрешения владельца.

«Спасите Спасителя» Пола Хадсона

2002 Scrawny WhiteGuy Music

Все права сохранены.

Используется с разрешения владельца.

Цитата из романа «Аллилуйя» Джакоба Грейса.

Все права сохранены.

Используется с разрешения владельца.

Даже детское, самое первое свое воспоминание я не вижу, а слышу. Мне четыре года, и мы возвращаемся домой из какой-то загородной поездки. Я стараюсь уснуть на заднем сиденье, и мои глаза крепко закрыты. Шестилетний брат уже спит и во сне толкает меня ногой, и я как раз собираюсь толкнуть его в ответ, когда меня отвлекает песня, звучащая из приемника. Ровный мужской голос поет о пони, который убежал из дома и пропал в снегу. А может, пропала девочка, которая погналась за пони, или вообще никто не пропал. Пони и девочка, возможно, просто хотели сбежать с фермы. Этого я точно не помню. Но помню, что я разревелась так сильно, что отцу пришлось остановить машину, и мама потом долго держала меня на коленях и утешала.

Песня была глупой, но когда я слушала ее, я что-то почувствовала. И хотя тогда, я не могла это сформулировать, именно когда ты что-то чувствуешь – не важно что, – ты понимаешь, что жив.

И после этого ребенком я постоянно сидела у радио и приходила в восторг, или грустила, или просто взрослела, слушая все новые песни.

А когда я была подростком, я лежала на полу и знала, что моя жизнь разбита на мелкие кусочки, и только голос одного из моих героев мог собрать ее обратно в одно целое.

Знаю, это звучит глупо, но мне кажется, сила музыки в том, что она проникает в тебя и изнутри прикасается к самым глубоким ранам.

Хорошие песни, как и добрые боги, не дают тебе пропасть. А когда ты никак не можешь найти свою дорогу, один из них спускается к тебе и показывает, куда идти.

Дуг Блэкман даже ходил как бог. Я стояла у лифта и смотрела, как он входит в отель. Взмахи рук напоминали метроном, спина была прямой и надменной, а немигающий взгляд вбирал в себя все, что было перед ним, и вокруг, и вдали.

Он завернул к стойке администратора, чтобы отдать какой-то конверт, а еще через секунду подошел к тому же лифту, где стояла я, и остановился рядом, пытаясь найти что-то в нагрудном кармане. От него пахло красным вином и сигаретами, а в темных волосах было много седины.

«Спокойно, – приказала я себе. – Перестань пялиться. Ты не маленькая». Я была не готова к тому, что он придет без свиты и что мне удастся оказаться так близко к нему. Вот он – стоит совсем рядом, и наши плечи почти соприкасаются, – тот самый пророк из радиоприемника, который научил меня всему, что я знаю о жизни, любви, политике и поэзии, и который был, по моему убеждению, величайшим музыкантом и певцом в истории рок-н-ролла.

В жизни Дуг выглядел на все свои пятьдесят семь лет. Его лицо было похоже на горную цепь: глубокие расселины на щеках – следы тридцатилетних концертных странствий, серые глаза, как будто вырезанные из гранита, маленькая щербинка на переднем верхнем зубе, которую он не дал себе труда поправить. Мятая одежда выглядела так, словно он отобрал ее у бродяги, и делала его менее строгим и более доступным.

У меня была заготовлена целая речь на случай, если удастся подобраться к нему достаточно близко. Я собиралась сказать Дугу, что за все мои двадцать шесть лет ничто на свете не трогало и не вдохновляло меня больше, чем его музыка. Еще я собиралась сказать, что последние десять лет он был для меня и отцом и матерью и что его песня «День, когда я стал призраком» стала для меня не просто песней, а другом, который держал меня за руку и утешал, когда мне было одиноко.

Конечно, он уже сльппал все это тысячу раз.

Я не успела сказать и слова, когда он вытащил из кармана колоду карт и протянул ее мне:

– Выбери карту.

Я повернулась и спросила:

– Чего?

Несомненно, за последнюю тысячу лет это было самое идиотское начало для разговора с богом и героем. Я немедленно захотела взять слово обратно и сказать что-нибудь уместное и глубокомысленное. Этот человек открыл мне истину, а я в ответ лепечу что-то малограмотное.

– Выбери карту, – повторил Дуг, протягивая мне разложенную веером колоду.

Я таращилась на него и изо всех сил старалась хоть что-то вымолвить.

Здесь надо заметить, что я зарабатываю себе на жизнь как раз разговорами с людьми. Я журналист. Очевидно, боги и герои действуют на меня вот таким отупляющим образом.

– Ну, давай! – поторопил Дуг.

Я выбрала одну карту из середины колоды, взглянула на него, надеясь получить какое-то объяснение, и, не дождавшись, посмотрела на карту – это была тройка треф.

– Лифт вообще не двигается, – пожаловался Дуглас. – Платишь четыре сотни за ночь и по десять минут торчишь в холле. Теперь напиши свое имя на карте. Можешь не закрывать ее от меня. Ручка есть? Напиши имя и вложи карту обратно в колоду.

Мне это снится. Это было единственное объяснение происходящего сюрреализма, которое приходило мне в голову. Дуг Блэкман показывает мне карточные фокусы…