Тони Хоукс - Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]

– О как интересно, потому что господин Примаков говорит, что не поддержит санкции против Ирака, так как у вашего президента кучеряшки и близко посаженные глазки.

К нам присоединился Адриан. Он ел с таким рвением, что было понятно – он хочет как можно скорее вернуться в свою комнату. Он был самым мрачным из всей семьи и явно обещал вырасти в угрюмого и неразговорчивого юнца. Его английский был очень хорошим, но переводил он хуже, чем Елена, просто потому, что не хотел. В какой-то миг, чтобы дать отдохнуть его уставшей сестре, я посмотрел на Адриана, надеясь, что он разъяснит, что только что сказал его отец, но мальчик только затряс головой, будто говоря: «Честно, это не стоит того, чтобы переводить». Григор пожал плечами и состроил гримасу, которая обошла все языковые барьеры. «У него такой возраст».

Через несколько минут был задан неизбежный вопрос.

– Мой папа хочет знать, – сказала бодрая и очаровательная Елена, – зачем вы приехали в Молдавию.

Ах да, милый вопросик. Думаю, его бы задали рано или поздно. Как бы я хотел ответить попроще – «Я работаю в ООН» или «Я преподаю английский в школе». Вместо этого мне пришлось объяснять через английский словарный запас одиннадцатилетней девочки, набранный из рисованных кошек с собачками, то, что с трудом понимали даже англоговорящие. Елена старалась изо всех сил, но натолкнулась на серьезное препятствие в виде слова «пари», значения которого она не знала. И когда это стало непреодолимой проблемой, после недоуменных взглядов и наморщенных лбов, Адриан оказал нам любезность и вступил в разговор, предложив свою помощь. В выражениях попроще я рассказал ему суть того, что собираюсь здесь делать, и он передал мои слова ожидавшим родителям. С каждой фразой их лица выражали все большее замешательство и к концу объяснений челюсть Григора фактически отвисла.

– Tu es Optimist, – сказала Дина, блеснув своим французским.

– Да. То, что я делаю, – своего рода научный эксперимент, чтобы доказать, что оптимизм приносит результаты.

После этой фразы вся семья посмотрела на меня как на циркового клоуна. Григор наполнил мой бокал вином, сказал что-то, что вызвало громкий смех, и предложил тост. Смысл я не понял, но, думаю, было что-то вроде:

– За придурка, которого мы приняли в нашем доме. Надеюсь, нам не придется об этом пожалеть.

Я поднял свой бокал.

– Prost! – сказал я, не зная, означает ли это по-румынски «На здоровье!», но рискнул, потому что это слово широко использовалось повсюду восточнее Страсбурга.

За столом воцарилась тишина.

– Мы говорим «Naroc», – холодно сказал Адриан. – Prost означает «тупица».

– О, верно, простите.

Я тут же вычеркнул это выражение из списка «полезной информации», посчитав, что правило не называть хозяина «тупицей» должно быть хорошим тоном в любой стране. К счастью, первоначальное изумление за столом смягчили улыбки и смех.

Вино было хорошее. Климат и почва Молдовы предоставляют прекрасные условия для выращивания винограда, и эта страна была крупнейшим производителем вина в бывшем Советском Союзе. На самом деле, погреба Криковы остались государственными, и Молдова все еще могла похвастать самым большим винным погребом в мире – 64 км подземных туннелей, где на глубине 60 метров хранится около 3,5 млн декалитров вина. Похоже, когда Советы что-то делали, они делали это по-крупному. Молдова была винодельней бывшего коммунистического государства, а Койкова – его винным погребом. Говорят, Юрий Гагарин, легендарный первый космонавт, написал в книге для посетителей, когда в 1966 году приехал в Крюкову:

– Легче преодолеть силу гравитации Земли, чем силу притяжения этих винных погребов.

И Гагарин точно имел в виду то, что сказал, так как провел в этом месте целых два дня до того, как выйти на дневной свет. Если бы вы любили вино так, как Юрий, вы бы поняли его точку зрения.

Было очевидно, что Григор любит вино если не так сильно, как Юрий Гагарин, то точно не меньше моего, поскольку большая часть бутылки служила пополнением исключительно наших двух бокалов. Остальные, воздержавшиеся члены семьи отправились спать пораньше, и мы с Григором остались одни. Он предложил мне молдавского коньяка, и я посчитал, что будет грубо отказываться. Кроме того, у нас появилась возможность легко и приятно пообщаться по-мужски. Григор гордо налил коньяк и поднял свой стакан.

– Naroc! – сказал я, скрестив пальцы, чтобы из-за моего неважного произношения не получилось так, что я только что назвал его задницей.

– Naroc! – ответил он, сияя.

Дела начинались неплохо.

И с этого момента все покатилось по наклонной плоскости. На меня обрушился очередной поток гортанных звуков, который означал, что Григор задал еще один вопрос. Его глаза сверкали в ожидании ответа. Следует отдать должное его полному отказу признать, что мой словарный запас в его языке ограничивается четырьмя словами. Одно из них, «Prost», могло оказаться очень кстати, если он будет продолжать в том же духе. Я глупо улыбнулся, признаваясь, что не понял ни слова. Григор сделал глоток коньяка, и это словно сподвигло его попытаться выразиться на английском.

– Сколько у тебя? Уши?

– Что?

– Сколько у тебя ушей?

– Ушей?

– Da, ушей. Uno, doi, tre – уши! Сколько у тебя ушей?

– Я не совсем уверен, что понимаю, о чем ты.

Нет. Я все понимал. Я чертовски хорошо понимал, что понятия не имею, о чем он толкует.

– Я, – храбро продолжил Григор. – Я – patruzeci trei ушей.

Ага, я разобрал несколько чисел. Я немного учился считать.

– Patruzeci – это сорок.

– Da.

– A trei – три.

– Da.

– Отлично. Значит, ты говоришь, что у тебя сорок три уха?

– Da! Da! – закричал он с огромным облегчением.

Я с недоверием посмотрел на него. Он явно преувеличивал, ушей у него было где-то на сорок одно меньше.

– О! – произнес я, наконец все поняв. – Ты говоришь, что тебе сорок три года.

– Da. Da. Сколько у тебя ушей?

– Мне тридцать восемь.

Он выглядел озадаченным. Не удивительно – ведь он просто не понял. Через сорок пять минут кропотливого счета по пальцам он приблизительно понял, сколько мне лет, что, впрочем, вполне мог бы угадать просто по внешнему виду. Я сделал глоток коньяка. Общение по-мужски оказалось довольно трудной работенкой. Я уже боялся того момента, когда мы перейдем на разговоры о политике. Однако после трех зевков подряд я смог дать понять, что пора спать и, слава богу, наша борьба закончилась. Мы обменялись пожеланиями спокойной ночи и сердечно пожали руки. Небольшая беседа, которую хоть и трудно назвать гладкой, по крайней мере, кое-что подтвердила. Мы понравились друг другу.

Лежа на узкой кровати в бесцветной, скромно обставленной комнате, я чувствовал себя на удивление как дома. Семья меня успокоила. Она окружила меня теплом. В ближайшие недели мне предстояло полагаться именно на это. В Молдове, чтобы согреться, нужны отношения. Батареи бесполезны.